"Вильгельм Генацино. Женщина, квартира, роман " - читать интересную книгу автора

мужчины тайком поглядывали на дверь. У меня возникало неодолимое желание тут
же воспрепятствовать их достойному сожаления порыву, но средств воздействия
на скучающих мужчин у меня не было. К счастью, было уже недалеко до причала,
откуда отходили прогулочные катера. С набережной я увидел Гудрун, она стояла
около кассы и ждала меня. На ней была бежевая блузка и пестрая летняя юбка.
На белой руке висела белая сумка. Она смотрела на подростков, игравших в
бадминтон, вошедший этим летом в моду и моментально распространившийся
повсюду. Пароходик был уже практически полностью заполнен пассажирами.
Очевидно, люди испытывали в душе благодарность, что по воскресеньям была
хотя бы возможность прокатиться на пароходике. Гудрун заметила меня и
помахала рукой, я помахал ей в ответ и прибавил шагу. Она уже купила два
билета, мы взошли на трап и тут же увидели на задней палубе два свободных
места. Вокруг нас уже ходил волнами гул голосов, то нарастая, то затихая и
внося в атмосферу что-то праздничное.
- Я чуть не позвонила тебе и не спросила, нельзя ли мне взять с собой
приятельницу, - сказала Гудрун.
- Ну и? Что тебе помешало?
- Я побоялась, она испортит нам прогулку.
- О-о! - вырвалось у меня. - Она такая капризная?
- Нет, но она только что разорвала помолвку, а теперь думает, что зря
поспешила, - сказала Гудрун.
Двое матросов выбирали концы. Мотор вдруг затарахтел на высоких
оборотах, пароходик вздрогнул и отошел от причала. Гудрун смотрела на воду и
все говорила о своей подружке. Я наблюдал за чайками, кружившими над
головами пассажиров. Дети бросали в воздух кусочки хлеба, чайки хватали их
на лету. Мотор постукивал теперь спокойно и мирно. Для всех пассажиров
нашлись сидячие места. На палубе резвились только дети, ели соленые крендели
или лизали мороженое. В моей сегодняшней воскресной лекции я собирался
рассказать, почему Ганс Фаллада запускал руку в чужие кассы и оказался по
этой причине в тюрьме, Йозеф Рот стал на старости лет алкоголиком, а Георг
Тракль не мог жить без наркотиков и в итоге и умер от них. Но Гудрун слушала
меня невнимательно, а может, и вообще не слушала. Возможно, ей давно надоели
мои лекции, и она только не знала, как сказать мне об этом. А я испытывал
горечь оттого, что жизнь не может сама рассказать о себе. То, что я не
обсудил с Гудрун предложение Хердегена, я сам расценил как легкую
отчужденность между нами, против которой я был бессилен. С неудовольствием я
признался себе, что частенько не знаю, о чем мне следует разговаривать с
Гудрун. Правда, я в то время придерживался мнения, что все равно ни один
человек не может всю свою жизнь интересоваться только одним человеком.
Большинство людей, к ним, скорее всего, относилась и Гудрун, не вызывают
даже начального интереса. К несчастью, Гудрун сделала в этот момент такое
предложение, на которое я даже не знал что ответить. Она сказала, мы могли
бы вместе посещать уроки танцев. Она даже знала одну такую школу танцев,
которая открыла вечерние курсы обучения для тех, кто работает, по вторникам
и пятницам от 18.00 до 20.30. Естественно, я усмотрел в этих вечерних курсах
угрозу моим ночным занятиям репортерской деятельностью. А потом выяснилось и
еще одно недоразумение. Я понял так, мы будем ходить на эти курсы вдвоем. В
действительности Гудрун имела в виду, что я должен проделать это один,
потому что она уже давно научилась танцевать. Ну это уж, простите, было
чересчур, слишком многого она от меня требовала. Вечерний репортер, которому