"Ури Геллер, Гай Лайон Плэйфайр. Эффект Гeллера" - читать интересную книгу автора

понять, всегда добивалась желаемого. Перед завершением этого длинного и
сбившего меня с толку дня я наконец узнал, какие планы она имела по
отношению ко мне. Сегодня, оглядываясь назад и вспоминая, к чему все это
привело, я прекрасно осознаю, как удачно поступил, не улетев тогда в
Нью-Йорк.

Некоторые латиноамериканцы забывают о своих обещаниях на следующий же
день после того, как дают их. Она была не из их числа. И назавтра она по
всем правилам этикета представила меня своим детям: юным дочерям, Кармен и
Паулине, и сыну, Хосе Рамону, которого близкие звали Пепито. Это был очень
яркий и одаренный молодой человек лет двадцати, любитель астрономии,
проявлявший живой интерес к современным научным исследованиям, в том числе и
к изучению моего феномена.
Были безотлагательно проведены и необходимые приготовления для моей
встречи с будущим президентом. Хосе Лопес Портильо, 55 лет, сделал блестящую
карьеру адвоката, а затем профессора политологии в Мексиканском национальном
университете, прежде чем взял на себя заботы о финансах страны. Несмотря на
возраст, он сохранил прекрасную спортивную форму, пробегая милю в день,
регулярно плавая и боксируя с грушей. Когда Пепито привел меня в его
служебный кабинет, я был поражен четко налаженной системой безопасности и
простотой как его внешнего облика, так и обстановки. Он сидел за самым
обычным столом, одетый в типичный мексиканский расшитый костюм, без
галстука.
"Только не гните ничего в этом кабинете", - сказал он с улыбкой, когда
мы поздоровались. Нам дали несколько минут для разговора в присутствии
Пепито, который прекрасно говорил по-английски, время от времени помогая
отцу найти нужное слово. Синьор Лопес Портильо сказал, что очень рад моему
пребыванию в Мексике. Ему самому не удалось увидеть мою телевизионную
передачу, но он слышал о ней очень много и сделал вывод, что она произвела
большое впечатление на мексиканцев, и в частности на всю его семью. Он
добавил, что надеется встретиться со мной еще раз, но лучше дома, чем здесь.
Несмотря на его шутливое указание ничего не гнуть в кабинете, меня не
покидало чувство, что это как раз то, чего он от меня ждет. И поэтому, когда
я предложил ему провести демонстрацию прямо здесь, он быстро послал за
ложкой. Секретари и охрана столпились в кабинете, чтобы тоже немного
отвлечься от своих обязанностей.
Я взял ложку и погладил ее, так, как всегда это делаю. Очень скоро она
начала гнуться, к всеобщему удивлению и удовольствию. Президент сидел и
смотрел, не мигая. Затем попросил принести другую ложку.
Я хотел объяснить ему, что не могу гнуть одну ложку за другой. После
того как я сгибаю первую, мне нужно какое-то время, чтобы психологически
восстановиться, прежде чем сделать еще раз. Все дело в том, что физическая и
умственная энергии, необходимые при этом, истощаются. В тех редких случаях,
когда мне все-таки приходится гнуть несколько предметов за короткий
промежуток времени, я замечаю, что в первый раз мне это удается на 90°, во
второй раз - на 60°, в третий - на 30°, а в четвертый раз предмет может
вовсе не гнуться. Для меня согнутая ложка - это что-то вроде визитной
карточки и доказательства того, что я - это я. И обычно я проделываю это
один раз.
Извините, пожалуйста, господин президент, - начал я, - но я не могу...