"Генрих Гейне. Путевые картины" - читать интересную книгу автора

Расстанусь с татуированным языком и стану объясняться по-французски.
Стиль, связь мыслей, переходы, резкие выходки, странность выражения --
словом, весь характер немецкого подлинника дословно, насколько это было
возможно, воспроизведен в этом французском переводе
"Reisebilder"1. Чувство красоты, изящество, приятность, грация
принесены в жертву буквальной точности. Теперь -- это немецкая книга на
французском языке, которая не имеет притязаний понравиться французским
читателям, но лишь познакомить их с чужеземным своеобразием. Словом, я
намерен поучать, а не только развлекать. Таким именно способом мы, немцы,
переводили иностранных писателей, и это было нам полезно: здесь мы усваивали
новые точки зрения, словесные формы и обороты речи. Такое приобретение не
повредит и вам.
Предположив прежде всего познакомить вас с характером этой экзотической
книги, я не видел необходимости представлять ее вам в полном виде прежде
всего потому, что многие эпизоды в ней, основанные на местных намеках и на
намеках, отражающих современность, на игре слов и иных особенностях этого
рода, не поддавались французской передаче; далее, потому, что многие места,
со всей враждебностью направленные против лиц, неизвестных во Франции, могли
во французском переводе подать повод к самым неприятным недоразумениям. В
связи с этим я опустил главный отрывок, где дано было изображение острова
Нордерней и немецкой знати. Отдел об Англии сокращен более чем вдвое; все
это относилось к тогдашней политике. Те же побуждения заставили меня
отказаться от ряда глав в отделе "Италия", написанном в 1828 году. И все же,
сказать правду, мне пришлось бы пожертвовать всем этим отделом, если бы я
вздумал по таким же соображениям воздерживаться от всего, касающегося
католической церкви. Однако я не мог позволить себе не устранить одну,
слишком резкую, часть, чрезмерно отдававшую ворчливым протестантским
______________________
1 "Путевых картин" (нем.).
6
рвением, оскорбляющим вкус веселой Франции. В Германии такое рвение ни
в коем случае не могло считаться неуместным, ибо в качестве протестанта я
имел возможность наносить обскурантам и Тартюфам вообще и немецким фарисеям
и саддукеям в частности удары гораздо более верные, чем если бы я говорил
как философ. Однако, чтобы читатели, вздумав сопоставить перевод с
подлинником, не могли на основании этих сокращений обвинять меня в
чрезмерных уступках, я объяснюсь с полной определенностью по этому вопросу.
Книга эта, за исключением нескольких страниц, написана до Июльской
революции. В эти годы политический гнет установил в Германии всеобщее глухое
безмолвие; умы впали в летаргию отчаяния, и человек, все же осмелившийся
заговорить, вынужден был высказаться с тем большей страстностью, чем более
он отчаялся в победе свободы и чем яростнее партия духовенства и
аристократии неистовствовала против него. Я употребляю эти выражения
"духовенство" и "аристократия" по привычке, так как в ту пору всегда
пользовался этими словами, когда в одиночестве вел эту полемику с
поборниками прошлого. Эти слова были тогда понятны всем, и я, должен
сознаться, жил тогда терминологией 1789 года и орудовал большим набором
тирад против клириков и дворянства, или, как я их там называл, против
духовенства и аристократии; но с тех пор я ушел дальше по пути прогресса, и
мои любезные немцы, разбуженные июльскими пушками, следовали по моим стопам