"Гайто Газданов. Пилигримы" - читать интересную книгу автора

некоторые физиологические явления, носящие характер весьма далекий, казалось
бы, от того, что принято считать результатом недостаточно интенсивного
действия печени, нередко объясняются, вопреки распространенному заблуждению.
- Да, да, и кажущаяся трудность диагноза...
- Чисто внешняя, madame, чисто внешняя...
- Я именно это хотела сказать. Я имею в виду, например...
Роберт рассеянно слушал их разговор и думал о том вечере, когда, выходя
из театра, он встретил одного из своих товарищей, которого не видал год; он
пригласил Роберта посидеть где-нибудь несколько минут, как он выразился, и
привез его в русское кабаре. Роберт даже не помнил точно, где именно оно
находилось. В маленьком зале был полусвет, бритые гарсоны говорили со
славянским акцентом, играл под сурдинку небольшой оркестр. Время от времени
выступал немолодой мужчина с постоянно ласковым выражением глаз и пел
по-французски, по-английски, по-итальянски и по-русски какието романсы,
которых Роберт не знал и в которых неизменно говорилось об иллюзорности
любви, о невозвратимой поре короткого счастья и о неизбежности расставания.
Румынский еврей с печальным и важным лицом играл на скрипке, звуки рояля
доходили точно издалека. У Роберта через некоторое время появилось такое
ощущение, какого он до тех пор никогда не испытывал ни в одном кабаре, - что
он попал к этим странным людям, которые прекрасно понимают все, и в
частности то, о чем так часто думал он, Роберт Бертье, и что они знают его
уже давно и всячески сочувствуют ему во всех его личных неудачах. И этому -
таким же непонятным образом - не мешало то, что это были люди, говорившие и
думавшие на чужом языке, и что, вообще, не могло быть ничего более
обманчивого и вздорного, чем это впечатление. И все-таки оно оказалось
сильнее всего.
И тогда же за соседним столиком он увидел девушку, которая теперь
сидела против него, рядом с сенатором. В ту ночь она была совершенно пьяна и
размахивала руками в такт музыке, и певец смотрел на нее с эстрады своими
наемно-ласковыми и все понимающими глазами. Ее сопровождал молодой человек
очень незначительного и очень приличного вида, которого она то обнимала, то
отталкивала. До Роберта доходил ее пьяный шепот. Она говорила совершенно
вздорные вещи, потом вдруг всхлипывала, но мгновенно успокаивалась и
начинала вполголоса подпевать музыке. Ее спутник давно уже предлагал ей
уйти, но она категорически отказывалась. И когда Роберт выходил из кабаре,
заплатив перед этим по счету какую-то уж слишком крупную сумму, она еще
оставалась там: был пятый час утра. Ему запомнилась эта ночь и эта девушка с
длинными глазами; но ее он запомнил только потому, что это происходило в
русском кабаре и, как все, что он тогда видел, она была неотделима от этого
странного впечатления, - как были неотделимы от него ласковые глаза певца и
печально-важное лицо румынского еврея, игравшего на скрипке.
Сейчас, за ужином, он очень скучал. Все было ясно с первой минуты:
племянница сенатора могла бы быть, по мнению его родителей, подходящей
партией, сенатор мог бы быть полезен во многих отношениях. Роберт смотрел на
его лицо и думал, что этот пожилой человек ни в какой степени не представлял
собой психологической загадки и все, что о нем следовало сказать, могло быть
сведено к нескольким словам. Его, конечно, совершенно не интересовали его
парламентские занятия и раздражали проекты каких бы то ни было изменений в
существующем порядке вещей - как это было характерно для большинства людей
его возраста. Его всецело занимало, совершенно так же, как мать Роберта,