"Стефан Гейм. Агасфер " - читать интересную книгу автора

древними еврейскими письменами и примечанием, сделанным рукою твоего отца,
которое говорит о том, что монету и пергамент он получил от одного очень
старого еврея, побывавшего у него за несколько дней до бунта". Передав все
это своему приемному сыну, старый лекарь тихо почил, он же, Лейхтентрагер,
сложил три реликвии в кожаный мешочек, который носит с тех пор всегда с
собой как своего рода талисман.
При упоминании еврея, навестившего отца нового приятеля, Эйцену сразу
же пришли на ум Вечный жид и ночные шаги в соседней каморке, а также слова
приятеля о том, что он ищет некоего еврея, ради которого приехал в Лейпциг,
и хотя Эйцену стало жутковато, его подмывало любопытство, поэтому он сказал
Лейхтентрагеру, что носит на груди освященный крестик, подаренный матушкой,
и может показать его, если приятель покажет взамен свой амулет.
Лейхтентрагер, потянувшись со своего коня, хлопнул Эйцена по плечу,
отчего тот вздрогнул, и сказал, что если ему интересно посмотреть на
подобную чертовщину, то - пожалуйста; кстати, пора дать коням отдохнуть.
Всадники остановились, пустили коней па травку, а сами уселись на два
пенька; Лейхтентрагер, вытащив из-за пазухи, показал Эйцену сначала
старинную монету, очень хорошо сохранившуюся, на ней можно было отчетливо
разглядеть каждый листочек в лавровом венке императора, затем платочек с
двумя бурыми пятнами и, наконец, кусок пергамента.
То, что написал на полях отец Лейхтентрагеpa, Эйцен разобрал, но
древнееврейские письмена были ему совершенно непонятны, поэтому он попросил
объяснить, что же тут начертано - магическая ли формула или же проклятье
какое, а может, этот секрет вообще нельзя разгадать?
О, кое-что в древнееврейском языке он смыслит, сказал Лейхтентрагер и
для вящей пользы студиозуса добавил, что это отрывок из Библии, слова
пророка Иезекииля: "Так говорит Господь Бог: вот Я - на пастырей дурных, и
взыщу овец Моих от руки их и не дам им более пасти овец, и не будут более
пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут
они пищею их".
Эйцен почувствовал немалое смущение: с одной стороны, ему прочитали
слова библейского пророка, но, с другой стороны, звучат они слишком
бунтарски, поэтому он спросил себя, кого подразумевает пророк под дурными
пастырями, наносящими вред своему же стаду, но затем он успокоил себя тем,
что все это дела давние, а пастыри нынешние - люди вполне почтенные, они
блюдут стада для хозяина, и вспомнил, что хотел показать новому приятелю
свой крестик.
Однако тот отвернулся от креста, будто перевидал их на своем веку
предостаточно и не питает к ним ни малейшего интереса, после чего засунул
свои сокровища за пазуху, схватил коня за узду и вскочил в седло. Глядя
сверху на суетящегося Эйцена, он сказал: "Можете остановиться в Виттенберге
у меня, господин студиозус. В доме военного лекаря Фриза, который достался
мне по наследству, места хватает, а о плате сговоримся, она вам будет
посильной". И, прищелкнув языком, Лейхтентрагер припустил коня.
Эйцен, поспешая следом, подумал, что по Божьей воле все устроилось
замечательно; правда, он надеялся на рекомендательное письмо от
аугсбургской тетушки к доктору Меланхтону и на то, что доктор поможет найти
жилье и стол, особенно если Эйцен запишется в его ученики, однако все
получилось даже еще лучше, ибо знаменитого учителя и друга самого Лютера,
вероятно, и без того осаждает множество молодых людей, возможно, даже более