"Дмитрий Гаврилов. Дар Седовласа" - читать интересную книгу автора

и это руны!" - так учил Ругивлада стрый Богумил, так наставлял он своего
наследника.
Отца мальчик и не помнил, но сказывали, пропал в дальних странах. Мать
померла через год. Дядя заменил ему родителя, и семья Богумила стала его
семьей. Сперва жили в Ладоге, но когда Богумила избрали верховным жрецом -
перебрались в Новгород... Потом его, совсем еще ребенка, провожали в
Артанию, далекую, заморскую, таинственную... Потом он учился, долго,
мучительно и упорно, чтобы быть таким, как стрый - знающим, ведающим,
мудрым. По меркам десятого века - тридцать лет - это больше, чем зрелость.
Словену теперь было тридцать три, но едва он получил черную весть, как
горечь утраты, а за ней и страстное желание отмстить убийцам всецело
овладели им, как мальчишкой. За долгие годы ученичества молодой волхв
научился сдерживать первый порыв, но на этот раз хлынувшие рекой
воспоминания только бередили душу. Мастера Лютогаста, что не раз помогал ему
добрым советом, в ту пору в Арконе не оказалось. Оно и к лучшему - вдруг, да
и отговорил бы! Родичей этим всё равно не воротишь, а ненависть - не то
чувство, что вправе вести молодого волхва и зрелого человека по жизни.
Сердце не может брать верх над рассудком. И не для того ли Ругивлад покинул
родину, не для того ли он служил Храму, чтобы покорять волею самые темные,
самые низменные мысли и чувства?
Отхлебывая глоток за глотком, словен возвращался к событиям и совсем
еще вчерашним, как взывая к небесным и подземным судьям, проклиная
неторопливый западный ветерок, он в три недели добрался до Новагорода. Он
тогда не скупился, подгоняя корабельщиков, но угрозы и деньги его
истощились, едва лодья достигла пристани.
Седые воды Волхова туда-сюда бороздил не один десяток вертлявых
лодочек. Свейские шнеки, ладные словенские лодьи, киянские струги и кочи
самых северных широт выстроились вдоль пологого брега по левую сторону, где
кишел самый разный приезжий народ. Тут можно было встретить и чубатого руса
с Днепра, и бородатого викинга, здесь бранились с прижимистыми словенами
разодетые в пух и прах горячие восточные гости. Красивые длиннополые
кафтаны, белоснежные холщовые рубахи, строгие черные веретья - все смешалось
в кутерьме, царившей на берегу. А с Торговой стороны уж доносился знакомый
гул вече.
Великий град еще не оправился от пожаров, уцелел разве Прусский конец.
То здесь, то там стучали топоры и ладно ходили пилы. Ругивлад широким шагом
мерил дощатые мостовые, удивляясь разительным переменам. Вот здесь, на том
самом месте - вспоминал герой - двадцать весен назад он поджидал ее, свою
первую и настоящую...? Хотя нет! О боги, нет в мире постоянства! И Ругивлад
продолжал путь, а комок уж подступал к горлу - где-то рядом, у вечевой
площади пал на сыру землю старый Богумил, сраженный предательской рукой.
Чьей?
Он удивлялся себе, потому как, свершив жертву на Волотовом поле, стал
сразу хладен, словно полоз. Холоден и расчетлив. Не иначе, чуть жертвенный
нож полоснул по горлу несчастного ягненка, а на алатырь хлынула кровь -
вместе с ней в мрачные навьи подземелья утекла и душевная боль, казавшаяся
невыносимой, и неудержимая ярость, совсем было помутившая разум мстителя...
Словен вспоминал, но хотел забыться.
- Хреновая медовуха! - прошептал Ругивлад себе под нос, отметив
приближение корчмаря.