"Кэтрин Гэскин. Сара Дейн " - читать интересную книгу автора

слушал речь капитана.
"Человек, рожденный женщиной, недолго пребывает на земле..."
Эти люди, окружавшие прикрытую флагом парусину, представляли странное
зрелище. По всему судну - на верхней палубе, на юте и на полуюте - были
расставлены в четком порядке босоногие и грязные члены команды; лица их, как
и полагалось, отражали торжественность момента, хотя этот парусиновый
сверток совершенно ничего для них не значил. Один или два, ради
торжественности момента, заплели свои жирные волосы в косички, что придало
им гораздо более благообразный вид по сравнению с их товарищами. Все они
были немыты, что мог уловить не только глаз, но и нос.
Четыре офицера, штурман, помощник и шестеро гардемаринов стояли в
строгой шеренге позади капитана. Корабельный врач занял свое место в конце
шеренги, всем своим видом давая понять, что не принадлежит к этой иерархии,
ибо не является, подобно им, настоящим моряком. На каждом лице было то же
застывшее выражение, которое отражалось на лицах команды: глаза устремлены
на горизонт, который наклоняется в такт покачиванию судна; фигуры застыли по
стойке "смирно". Слова погребальной службы долетали до их невнимательных
ушей: они уже слышали все это много раз; только на гардемаринов, достаточно
молодых и неопытных, эта церемония могла произвести сильное впечатление.
Самый младший из них, паренек четырнадцати лет, впервые вышедший в море,
время от времени бросал тревожные взгляды на парусину. На остальных лицах
читалось терпение и примирение с монотонностью жизни, в которой есть борьба
и смерть, к чему их приучило долгое медленное морское путешествие.
Позади офицеров и немного в стороне от них стояли мужчина, женщина и
двое детей. Они стояли тесной кучкой, выглядели смущенно, как будто понимая,
что их служанка, чье тело покоилось под флагом, не имеет никакого отношения
к команде; она была простой женщиной и не запомнилась этим людям, которые,
возможно, проходили мимо нее десятки раз на дню. Ветер трепал длинные яркие
юбки женщины и ее юной дочери, играл кистями их шалей. Краски и игра этих
мягких тканей придавали некоторую фривольность картине, сложенной из строгих
прямых линий.
Ссыльные стояли сами по себе, в отдалении, четко отделенные от
остальной толпы на палубе "Джоржетты" вооруженными стражниками. На борту
"Джоржетты" было двести семь узников - пестрая мешанина из человеческого
груза, помещенная внизу, в темноте между палубами, с безнадежностью
ожидающая прибытия в Ботани-Бей. Они выглядели мрачно покорными, когда над
их головами глухо звучали слова погребальной службы. Но головы продолжали
вертеться, глаза блуждали по мачтам и такелажу над головами, тянулись к
бескрайнему горизонту. Они постоянно моргали на ярком свете, морской и
небесный просторы вызывали резь в глазах, которые видели в течение целых
недель лишь темные от времени и сырости деревянные переборки. Ветер
беспощадно трепал лохмотья, в которые они были одеты. Они представляли собой
дикое зрелище, как мужчины, так и женщины: длинные волосы, спутанные и
грязные, падали на нахмуренные лбы; их сощуренные глаза были исполнены
ярости и лишены даже тени раскаяния. На их ногах вряд ли можно было найти
хоть одну пару целых сапог или туфель, и в своих развевающихся на ветру
лохмотьях они казались огородными чучелами. Они переминались с ноги на ногу,
наслаждаясь возможностью размять затекшие члены и наполнить легкие свежим
воздухом.
"А посему мы предаем тело ее глубинам, где ему суждено превратиться в