"Джим Гаррисон. Человек, который отказался от имени" - читать интересную книгу автора

Потом он поговорил с Лорой о том, что неплохо бы ему найти менее
обременительную работу или хотя бы какую-нибудь другую. Но она была
поглощена своим - собиралась в дорогу, ждала шофера. Ей предстояло лететь
ночным рейсом в Нью-Йорк, на два дня, по делам. Они разговаривали, стоя на
кухне, и он спросил, не против ли она сейчас по-быстрому. Она сказала, нет,
на ней все изомнется, и предложила оральный вариант. Он сел в нише, где
завтракали, но вариант получился, так сказать, полуоральный, потому что в
дверь позвонил шофер. Лора поцеловала его в лоб и ушла, бросив дело на
половине, но Нордстром не возражал: хороший любовник, он предпочитал процесс
завершению. Теперь он почувствовал себя совершенно одиноким, и в душу ему
вползла паника, которая останется там на годы. Он подумал: "Что если всю
свою жизнь я занимался неправильным делом?" Он всю ночь просидел в кабинете,
размышляя об этом. На рассвете пришел к выводу, что хочет сбежать не от
мира, а в мир: ничего особенно нежелательного или отталкивающего в его жизни
не было, только не хватало широты и интенсивности; он боялся проспать себя
до смерти - к примеру, как скромный луговой ручей, что сонно стекает в
большую реку сразу за узким перелеском.
Самое досадное в жизни человека, пожелавшего перемен, - невероятность
перемены. Если душевное здоровье его не вполне надежно, он может впасть в
неистовство, а то и обезуметь. Нордстром сознавал, что суть бизнеса - дешево
купить и дорого продать. Задолго до начального курса экономики в
университете он постиг простую благодать капитализма: его отец строил три
дачки за пять тысяч и продавал за восемь; через сколько-то лет дачки
строились за пятнадцать, а продавались за двадцать две, но, несмотря на
изменение цены с годами из-за подорожания материалов и труда - и из-за
инфляции, - доход, что неудивительно, остался прежним. Его отец был лишен
алчности и, несмотря на уговоры сына, не хотел расширять дело - строить,
например, десять домиков в год. В нефтяном бизнесе дело обстояло чуть
сложнее - там больший навар образуется, когда перехитришь регулирующие и
налоговые органы и надуешь арабов (его позабавило, когда эта ситуация
сменилась на обратную). В принципе это была джентльменская игра с
инфраструктурой.
Но все это умерло за бессонную ночь в кабинете, как ни медленно
действовал яд перемен, которые хотел внести в свою жизнь Нордстром. Между
тридцатью семью и сорока годами он усердно ходил на спектакли и вечеринки с
показом фильмов и испытывал странную зависть, наблюдая, как запросто
общаются друг с другом люди шоу-бизнеса, хотя жажда профита там такая же,
как в нефтяном бизнесе. Здесь, по крайней мере, было ощущение игры, а
Нордстром забыл, как играют, - да, по правде, никогда и не умел. Тогда он
купил яхту, но оказалось, что из Ньюпорт-Бича плавать особенно некуда. Он
возбужденно играл в теннис с дочерью, построил за домом дорогой корт, но
Соня сломала лодыжку в Солнечной долине, и больше они в теннис не играли. Он
попробовал кататься на лыжах в Аспене; занялся стрельбой по тарелочкам; с
нефтяными приятелями охотился на перепелов на острове недалеко от
Корпус-Кристи, и его чуть не укусила гремучая змея. Случай со змеей
настолько всколыхнул его, что он еще несколько месяцев ощущал нервную дрожь;
он протянул руку под мескитовый куст, чтобы достать мертвого перепела,
услышал странный звук, но отреагировал медленно, потому что никогда не
слышал его раньше; голова с раскрытой пастью ринулась вперед, задев манжету
его рубашки. Он сменил прическу. Купил себе серебряное кольцо на мысе