"Джим Гаррисон. Человек, который отказался от имени" - читать интересную книгу автора

потанцевали. Потом уснули на кушетке и не услышали смеющихся голосов,
выключивших свет и проигрыватель.
Через неделю кончилось лето. Нордстром сварил грустный буйабес на
двадцатерых, и на другой день все исчезли. Еще неделя в Бостоне, и Соня
вернулась в колледж, а Нордстром - на работу. Вечерами он был осязаемо
одинок и начал танцевать в одиночку под оставленные пластинки, с той же
горько-сладкой болью в груди. Через месяц с небольшим, в середине октября,
поздно ночью ему позвонила мать и сказала: "Папа умер".
На заре, первым же рейсом, на какой удалось попасть, Нордстром вылетел
в Чикаго. Он улыбнулся, вспомнив то утро, когда привез девушку в аэропорт и
столкнулся там со старым деловым партнером из Лос-Анджелеса. Нордстром
несколько опешил, когда коллега сказал: "Сожалею о твоем разводе", а когда
представил ему девушку как подругу дочери, видно было, что тот подумал
другое. Но после этой встречи настроение у него поднялось и не покидало его
всю дорогу обратно, до Марблхеда, откуда двигался к аэропорту густой поток
машин: он довольно чудесно переспал с девушкой, во-первых, а во-вторых, от
слова "развод" и мысли о нем ком в животе не встал и ни тоска, ни
раздражительность не напали.
В Милуоки предстояло пятичасовое ожидание рейса "Норт-сентрал" на
Райнлендер, поэтому он арендовал свободный реактивный "Лир", на которых
любил летать, когда работал в нефтяном бизнесе, - это было ближайшее подобие
полета на истребителе в домашних условиях. Известие о смерти отца воспринято
было пока что только умом, и во время трудной, ухабистой посадки он подумал,
что может отправиться вслед за отцом. Второй пилот заранее радировал на
аэродром, и Нордстрома встречали мать и родственник, землистый парикмахер с
циничным складом ума. Были слезные объятия, потом парикмахер не удержался и,
глядя на "Лир", съязвил: "Летаешь с комфортом". Нордстром не ответил. В
прошлые наезды, когда он пытался скрыть свой успех, все его старые знакомые
были страшно разочарованы. Те, кто остался дома, не хотели, чтобы Нордстром
оказался одним из них, - он был фокусом их экономических фантазий, и всякая
попытка отрицания воспринималась неодобрительно. Шагая с матерью к машине
под холодным дождиком, он вспомнил, как родители приехали к нему в
Лос-Анджелес. Дом Нордстрома они сочли чем-то вроде "особняка" - так его и
называли, - а в предпоследний день мать робко попросила его показать, где
живет Кэри Грант. Нордстром не знал колонии киношников и не интересовался
ею, поэтому отвез мать за несколько кварталов и показал на какой-то
внушительный дом. Он любил кино и романы, но знаменитости - актеры, актрисы,
писатели - любопытства у него не вызывали. Отец всегда хотел, чтобы он стал
лесничим, и Нордстрому это занятие все еще представлялось благородным. Гостя
в Калифорнии, отец удил рыбу с пирса или садился в Санта-Монике на судно,
вывозившее людей на рыбалку. Потом он съедал громадное количество песчаной
камбалы, останавливаясь только на пороге серьезного несварения, и
рассказывал о своем первом посещении Лос-Анджелеса в 1930 году. Он родился в
семье бедных иммигрантов-норвежцев, живших в Чикаго, и, когда разразилась
Депрессия, четыре года мотался по стране, перебиваясь случайными
заработками.
После коротких изъявлений вежливости в материнском доме, набитом
друзьями и родственниками, Нордстром отправился в похоронное бюро и увидел
самое смерть. Он стоял у открытого гроба - остальные держались поодаль,
чтобы единственный сын мог без помех дать выход горю. Он поцеловал отца в