"Николай Гарин. Таежная богиня" - читать интересную книгу автора

сколько-то монет и, завязав в узел, сунул в одну из щелей. Я посмеялся и
предложил развести костер из тех истуканов, которые лежали на земле.
Отличные, говорю, дрова. Однако Матвей начал горячо возражать. Честно скажу,
не помню, что он говорил, только вдруг взялся эти гнилушки поднимать и
ставить рядом с крепкими. И вдруг, откуда ни возьмись, появилась женщина.
Странная такая, смотришь на нее - вроде как девушка молодая, моргнешь -
старуха седая. Снова моргнешь - и опять молоденькая... Голова непокрытая,
волосы в две аккуратные косицы заплетены и соединены между собой цветной
ленточкой. И одежда на ней странная - длинный суконный халат с пришитыми
цветными тряпочками на рукавах, плечах и подоле, а на шее амулеты. Смотрит
на нас ровно, без какого-либо удивления или участия. Мы обомлели. Стоим,
разглядываем ее, у меня поджилки трясутся. А она плавно так обошла нас,
потом подошла ко мне, долго и с каким-то бесстрастным прищуром посмотрела
мне в глаза. Тот холод, с каким она смотрела, до сих пор помню, - Анатолий
Иванович поежился и нарочито игриво рассмеялся.
- Я никак не мог взять в толк, откуда она появилась. До скалы было
шагов десять - пятнадцать, не могла же она в два шага преодолеть это
расстояние. Выходило, что она стояла вместе с истуканами, когда мы
подходили. Выходит, так. Потом она подошла к Матвею. Обошла его, как и меня,
долго смотрела в глаза и вдруг взяла его за руку и повела к каменной
"подкове". Провела его через истуканов, под аркой, и то ли мне показалось,
то ли на самом деле на той стороне за скалой-подковой стало светлее. Здесь,
где истуканы, сумрачно, а там чуть ли не солнце светит. Пока я настраивал
фотоаппарат, смотрю, а старуха Матвею на ноги чуть ниже колен какие-то то ли
ремешки, то ли поясочки подвязывает. Сначала на одну, потом на вторую ногу.
Я поднял камеру и снял. Потом твой отец встал на колени, низко опустил
голову, а старуха несколько раз прошла вокруг него, не отрывая руки от его
волос. После чего она стала водить пальцем по левой ладони Матвея, словно
"сорока-ворона кашу варила...". Затем надела ему на голову кольцо, а на шею
повесила длинные бусы с каким-то бронзовым знаком, похожим на распятого
медведя. Я все снимаю на "леечку", видимость отличная. Весь этот странный
обряд занял минут двадцать - тридцать. Так же за руку она привела Матвея
обратно. Все это время старуха не обращала на меня ни малейшего внимания,
будто меня и не было вовсе. И вдруг пропала, так неожиданно, словно
испарилась.
Едва ее не стало, Матвей молча повернулся и пошел прочь от скалы. Пошел
уверенно. Я за ним. Прошли метров двести, и внезапно, точно в сказке, туман
исчез. Светит вечернее солнышко, птички вовсю стараются, кузнечики трещат.
Оглянулись, а за спиной облако белое, плотное, неподвижное. Молча дошли до
места стоянки, поели Мишкиной каши, и все молча. Борисенко с ума сходит,
трясет нас, спрашивает, что это мы такие пришибленные пришли, а мы молчим.
Матвей по привычке, а мне и сказать нечего - все думаю о пленке, вот когда
проявлю, тогда, думаю, и расскажу, что да как было.
Анатолий Иванович достал из книжного шкафа пузатую бутылку, два низких
бокала и наполнил каждый из них на треть.
- Это не все, Никита. Раз уж ты решил узнать - изволь дослушать.
Конечно, то, что рассказываю, не только тебе, но и любому другому бредом
покажется, но я рассказываю именно так, как было на самом деле, дорогой.
Никита пожал плечами. У него действительно никак не укладывалось в
голове - и порхающая бабочка, и старуха, и обряд... По меньшей мере,