"Николай Гарин. Таежная богиня" - читать интересную книгу автора

бабушки или от матери, - Анатолий Иванович повернулся к Никите, - Матвей,
помню, замкнулся еще больше и стал реже выходить на улицу. Он ходил с этим
одноногим по домам, носил его чемоданчик с красками. Сначала мы смеялись над
ним, потом перестали обращать внимание. Когда калека напивался, твой отец
дорисовывал картины, и делал это здорово. В тех домах, где они рисовали,
будто бы светлее становилось, а люди добрее. Так все говорили. Моя мать
покойная заказала как-то им печь расписать, - Захаров высоко поднял плечи, -
калека отказался, а Матвей нарисовал бабочку на цветке. Нарисовал, когда
калека валялся пьяным в соседнем доме. И веришь, нет, как живые получились и
цветок, и бабочка. Моргнешь, стебелек качнется, а у бабочки шевельнутся
крылышки. Ночью пойдешь во двор, а она светится в темноте, переливается, как
перламутровая. Зимой сядешь подле, смотришь на нее, и теплее становится,
подойдешь ближе и украдкой цветок понюхаешь, будто тот на самом деле живой.
После этого к Матвею отношение изменилось. Когда дрались пацаны, даже улица
на улицу, Матвея никто не трогал.
- А сейчас, - не выдержал Никита, - сейчас где она, та бабочка?
- Ну, что ты, милый, столько лет прошло! Еще в пятидесятых, когда печь
перекладывали... Жалко было до слез, - Анатолий Иванович надолго замолчал,
оставаясь в сладком прошлом.
- Так почему же он в геологи пошел? - спросил Никита.
- Почему? - Захаров оторвался от окна и подошел к гостю вплотную. -
Видишь ли, мой хороший, в нашей стране мы всегда жили и живем под
каким-нибудь лозунгом "Даешь!", "Все на борьбу!", "Ударим!" и так далее.
Когда мы заканчивали школу, страна остро нуждалась в полезных ископаемых.
Горные институты и техникумы буквально трещали от желающих. Конкурсы были
огромными. Учиться на геолога было чрезвычайно престижно. В честь геологов
сочинялись песни, снимались фильмы, ну ты понимаешь... А художников не
баловали. Да еще эта волна бездарных живописцев, что ходили по домам. Над
ними смеялись, издевались. Одним словом, я и сам не ожидал, что среди
счастливых первокурсников встречу Матвея - твоего отца. Вот так все и вышло.
Вместе учились, вместе домой на выходные ездили.
Анатолий Иванович отвечал так, будто заранее предвидел вопросы. Никите
стало понятно, что бывший друг отца знает про него что-то очень важное, но
не говорит. От него попросту хотят избавиться, так и не ответив на главный
вопрос. А ведь именно Захаров был последним, кто видел отца живым.
- Ну, что, будем прощаться? - просящим голосом проговорил Анатолий
Иванович, словно догадавшись о Никитиных мыслях. - У меня, дорогой Никита
Матвеевич, совещание не завершено.
Никита продолжал сидеть. Он понимал, что пришел в неудобное время, что
из-за него томятся в приемной коллеги Захарова, что рабочий день на исходе,
но не мог встать, тело не подчинялось.
- Анатолий Иванович, если я сейчас уйду, то больше никогда не приду.
Понимаете, я почти не помню отца. Я должен о нем знать все, что знаете вы.
Вы ведь сами будете мучиться оттого, что так и не сказали мне... главного.
Захаров долго стоял, разглядывая Никиту невидящими глазами, потом на
минуту вышел в приемную, вернулся и снова встал у окна спиной к Никите.
- Своих отцов ни я, ни Матвей так и не дождались с фронта, - опять тихо
заговорил Захаров, - где их схоронили, да и схоронили ли? А мы росли и
завидовали тем, у кого они были. Завидовали даже тогда, когда сильно
подвыпившие отцы приятелей давали своим отпрыскам крепкие подзатыльники. А