"Николай Гарин. Оула " - читать интересную книгу автора

через дом: бойкая бабенка прошлой осенью через всю деревню под вилы вела
своего мужика Проню в одних кальсонах домой от тетки Люси.

Запыхавшись и выпалив матери все с порога, он тут же и расстроился,
поскольку та не кинулась к реке, как он ожидал, а тихо вскрикнув, прижала
руки к груди и тяжело опустилась на лавку. Потом, когда мать стала молиться,
встав на колени перед божницей, всхлипывая и тоненько подвывая, убежал опять
играть на берег. Но, увидев мать, как она, спотыкаясь, что-то бормоча себе
под нос, притащила ведро с дымящимися головешками и, подперев дверь крепким
колом, начала разбрасывать их вокруг баньки прямо в сухую траву, понял, что
она задумала страшное. Изнутри, если прислушаться, еще доносились сладостные
постанывания Тоньки, которому вторило размеренное хэканье отца, когда это
"страшное" началось.

Сухие лопухи, пpoшлoгoдняя крапива и все что могло гореть, резво
взялось огнем. Тревожно потрескивая, почти без дыма рыжее пламя быстро
подступало к сухонькой, черной от времени баньке. Окрепнув, почувствовав
силу и безнаказанность, огонь с гулом, жадно набросился на старенькие,
бревенчатые стены и начал облизывать их, перескакивая от венца к венцу.

Матюха бросился к матери. Он боялся, что та может не успеть убрать кол,
и отец с Тонькой сгорят. Он еще верил, что мать хочет всего лишь напугать
их. Но когда взглянул ей в лицо, то не узнал глаз. Всегда кроткие и ласковые
они горели, как и банька, в них тоже скакал бешеный огонь. Мать оттолкнула
сына и начала тихо, потом, когда внутри уже дико визжала Тонька, и как зверь
ревел отец, все громче и громче хохотать. Она хохотала во весь голос и
бегала вокруг пылающей баньки, пританцовывая и хлопая себя по бедрам. Матюха
разревелся. Он тоже бегал за матерью, пытаясь схватить ее за подол,
остановить, успокоить и еще спасти отца и Тоньку. Но мать не замечала уже
ничего вокруг, кроме огня. Она бегала, запинаясь о гнилые колодины и старые
тележные колеса, разбросанные вокруг, падала, разбивая в кровь локти,
пачкаясь о выгоревшую траву. В копоти и саже, в крови, с распущенными
волосами, с некрасиво перекошенным от неестественного смеха лицом, с
прыгающим пламенем в глазах - такой и запомнилась Матюхе его мать на всю
жизнь.

С ахами и охами сбегались люди со всей деревни. Испуганно лаяли собаки.
Огонь уже вовсю охватил стены и крышу, когда бесшумно вылетела гнилая рама,
и в маленькое оконце просунулась голова отца. Его кудрявые из кольца в
кольцо волосы, как сухая стружка, пыхнули синеватым пламенем и, заглушая
треск и гул огня, Матвея резанул, словно ударил по ушам, его крик. Этот крик
прошиб все тело до пят. Этот крик отца всю жизнь будет стоять в ушах Матвея.
Этим криком отец словно проклял его, отрубил родовую пуповину, лишил его
связи с предками.

Потом все стихло внутри. А банька продолжала гудеть, стрелять и
потрескивать. Ухнула крыша, взметнув вверх огромный ворох искр. Повалились
золотистые бревна стен. Обнажилась неровная труба. Матюха аж присел от
неожиданности.... Кривая, корявая труба была похожа на огромный палец,
который то ли грозил ему, то ли указывал на небо...