"Ромен Гари. Леди Л." - читать интересную книгу автора

не могли его забыть, и в течение всей карьеры красота молодого
революционера была для него настоящим бедствием. Впрочем, влияние, которое
оказывал Арман на апаша, пытались объяснить и некой скрытой
гомосексуальной склонностью последнего. Было очевидно, что самый опасный
человек Парижа, плативший полиции и шантажировавший членов правительства,
становился беспомощным, как только оказывался рядом с автором "Мятежного
возраста", и ничем - ни его чудовищным самолюбием, ни стремлением к
власти, ни даже его глупостью - невозможно было до конца объяснить, почему
он так жадно искал общества Дени. И вот он стоял здесь, в гостиной с
желтой обивкой стен, позвякивая наполеондорами, устремив на своего
искусителя почти галлюцинирующий взгляд. Возможно, он и вправду на него
скорее смотрел, чем слушал, и был более восприимчив к его голосу, нежели к
тому, что тот говорил.
"Пора принимать решение. Ты должен сказать мне, чего ты хочешь: до
конца своих дней оставаться тем, кто ты есть сейчас, или же пойти гораздо
дальше, подняться выше, открыть миру свою подлинную сущность. Никто не
знает, кто ты есть на самом деле; твое сопротивление власти никем не
понято. В глазах всех ты только каналья, вонючая и опасная скотина,
которую следует пощадить, не более. В последний раз я задаю тебе вопрос:
хочешь ли ты достичь подлинного величия? Занять свое место в истории,
среди самых именитых? Желаешь ли ты, чтобы твое имя жило вечно? Чтобы
угнетенные массы повернулись к тебе и восторженно приветствовали твое имя
и чтобы этот гул перерос в победную песнь, отголоски которой в новом и
свободном мире не смолкнут никогда?"
Лекер, с наполеондорами в руке, неподвижно стоял в гостиной с желтыми
стенами; кровь хлынула ему в лицо, высокомерное выражение на котором
усилилось до такой степени, что во взгляде появился блеск какой-то
всепожирающей страсти. "Бедный Альфонс, - подумала Леди Л., - он тоже
родился слишком рано. Ему следовало бы жить в эпоху Шлагетеров, Хорстов
Весселов, Рудольфов Гессе, великих маршей через Европу коричневых и черных
рубашек, Гитлеров и Муссолини". Ведь не кто иной, как будущий диктатор
Италии, перевел "Записки революционера" Кропоткина в начале своей карьеры,
и он же провозгласил, что книга князя-анархиста написана "с большой
любовью к угнетенному человечеству и проникнута безграничной добротой".
В Альфонсе Лекере, несомненно, была та смесь гомосексуальности и любви
к грубой силе, которая всегда давала фашизму самых прекрасных рекрутов. Но
быть может, он и вправду смутно и безотчетно грезил о том, как найти
оправдание своим преступлениям и придать смысл своему деструктивному
существованию. Во всяком случае, очевидно, что он искал общества Армана
Дени и становился угрюмым и раздражительным, когда ему не удавалось
увидеть его в течение нескольких дней. Однако тем вечером в заведении
баронессы Шамис он выслушал воинственную песнь искусителя, ничего не
сказав, и, когда тот наконец умолк, Лекер какое-то мгновение еще смотрел
на него, затем, звякнув в руке наполеондорами, развернулся на каблуках и
возвратился в игровой зал. Арман Дени выиграл партию, хотя так никогда,
наверное, и не понял всей сложности мотивов, позволивших ему добиться
такой полноты власти над бывшим апашем. Вскоре высокую и широкоплечую
фигуру Альфонса Лекера, одетого по последней моде, можно было видеть на
"воспитательных" собраниях на одном из парижских чердаков; во рту -
сигара, на пальце - рубин, всегда в сопровождении жокея с кривой шеей, он