"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

прежде. Я просто не хотел рисковать; врач выглядел вполне порядочным
человеком, но представьте себе, а вдруг его подослали израильтяне и это их
чудовищная провокация, чтобы вынудить меня еще раз ликвидировать Хаима, а
потом обвинить обновленную Германию и меня, обер-комиссара Шатца, в
геноциде евреев? Ха-ха-ха! Вот им! Я тут же смекнул, чем это пахнет,
соскочил с носилок и кинулся бежать сперва по улице, а потом через поля к
лесу Гайст. Добежал я туда совершенно обессиленный, забился в чащу и
только там, как следует ото всех укрытый, позволил себе потерять сознание.
Одним словом, я его спас. Если израильские секретные службы все-таки
схватят меня и будут судить, я привлеку в свидетели врача с санитарами, и
им придется меня оправдать.
Уфф! Немножко полегчало. Сейчас он, совершенно обессиленный, спит в
чаще. Как это я здорово догадался в последний момент подкинуть ему идейку
насчет израильской ловушки. Он жутко перепугался, и это меня спасло.
Теперь я могу вздохнуть. Я избавился от Шатца. Я денацифицирован.



20. ЕВРЕЙСКИЕ ЯМЫ


Мы находимся в печально знаменитом, как вы, наверно, помните, лесу
Гайст. Вот уже двое суток как вход в лес запрещен, и на всех подходах к
нему выставлены полицейские посты. Хотя уверен, что любопытным,
романтическим натурам и мечтателям удается обмануть их бдительность и
проникнуть в лес.
Лес Гайст я знаю прекрасно. По этой дороге среди дубов, которая
когда-то вела к руинам - теперь тут роскошный дом и детский сад, - я
постоянно бродил, можно сказать, вопреки своей воле, словно надеялся еще
отыскать на ней следы своих соплеменников. Они все ушли на небо дымом, но
тут еще можно увидеть могилы, которые эсэсовцы заставляли нас рыть, прежде
чем расстрелять. Моя тоже здесь, вот под этой елью, прошу любить и
жаловать. В путеводителях о них не упоминается, но любой мальчишка из
Лихта с готовностью покажет вам то, что здесь носит название "еврейские
ямы".
Так что лес Гайст одно из любимейших моих мест прогулок, и я частенько
таскаю сюда Шатца. Мы долго вдвоем с ним стоим и слушаем, как, по словам
одного еврейского поэта, "осень навзрыд сердце щемит песней скрипичной"
[начало стихотворения П.Верлена "Осенняя песнь", пер. С.Петрова] - осень
1943 г., если уж быть точным, - песней, что поднимается над немецкой
землей и которую могут слышать те немногие, у кого хороший слух. Я
наблюдал за своим другом, как он часами ходит вокруг ямы, которую приказал
мне вырыть, и заглядывает вниз, на дно, где самая густая трава. И однажды
произошло нечто невообразимое. Мы предавались медитации; вдруг он спрыгнул
вниз и... Угадайте, что он сделал? Улегся на дне в траве [аллюзия на
стихотворение А.Рембо "Спящий в ложбине"]. Любопытно, не правда ли? Я
тогда не очень понял этот его поступок, да и сейчас не вполне понимаю. Он
лег на спину, закрыл глаза. Что он там хотел постичь? Подозреваю, в этом
человеке живет гигантское желание побрататься. Но чего он все-таки ждал,
улегшись на моем месте на дне ямы? Не надо, как говорится, путать половые