"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

и унесли на носилках. "Энноктал", новое химическое вещество. Его вам
впрыскивают в вену, и в тот же миг вами овладевает приятное веселое
настроение, вы смеетесь, вы счастливы. Психиатрия сделала такие успехи,
что неонацисты из Национальной партии Германии, вполне возможно,
столкнутся с изрядными трудностями.
Как чудесно наконец оказаться в самом себе. Оккупация кончилась. Я
больше не чувствую у себя на горбу бремени эсэсовца Шатца, не вижу больше
эту потерянную харю, этот негодующий, злобный взгляд, не прощающий мне
всех тех неприятностей, что я ему причинил. Но если вы думаете, что быть
обреченным терзать психику бывшего эсэсовца, оказаться заключенным в его
подсознании, когда тебя постоянно подавляют, и все время сражаться, чтобы
не дать себя, придушить, - это жизнь, то вы здорово ошибаетесь... Такого
существования я не пожелал бы своим лучшим друзьям.
Тем более что это не подсознание, а какая-то берлога. Света нет,
воздуха нет, низкий потолок давит, со всех сторон теснят стены, на которых
еще можно различить старые лозунги, свастики и антисемитские надписи.
Тошнотворно, грязно, во всех углах нагажено. И вы называете это
гостеприимством? Спрятать еврея - это еще не все, надо еще подумать, где
вы его спрячете. Гигиенические условия совершенно омерзительные, иначе не
скажешь. Все прогнило. Никто не придет подмести, наоборот, только
добавляют: каждый день кто-нибудь появляется и вываливает новые отбросы.
Если это не неонацисты с их прессой, то какой-нибудь исторический мусор,
отжившее вонючее старье с отвратительными пятнами крови и Бог знает чего
еще, но оно шевелится и жаждет еще послужить, какие-то совершенно
отталкивающие идеологические хреновины, чудовищные протезы, пытающиеся
создавать видимость, а сейчас на меня свалились солонка, лейка, сорок два
бесштанных трупа, шесть пар мужских полуботинок и Большой Ларусс; не одно,
так другое. Настоящая помойка, можете мне поверить. По сравнению с
подсознанием Шатца канализационные туннели в Варшавском гетто - это просто
дворец принцессы из легенды. Даже не знаю, удастся ли когда-нибудь все это
вычистить.
Наконец-то я стал самим собой. Давно пора. Да что говорить, порой я
даже не понимал, кто я, где я. Представьте себе, бывали моменты, когда,
вынужденный жить в такой внутренней близости с ним, я, Шатц, вдруг начинал
сомневаться, а не есть ли я нацистский диббук, обреченный на вечное
пребывание в психике еврея. Тьфу, тьфу, тьфу.
Я уж даже перестал верить, что нам когда-нибудь удастся разделиться.
Так что можете себе представить, какую я испытал радость, когда ему в
вену всадили иголку. Сначала он вроде удивился, а потом стал смеяться.
Через секунду он уже хохотал взахлеб, и я тоже заржал, да еще как. Просто
не смог удержаться при мысли, что Хаиму, как в добрые старые времена,
сделали укол, чтобы избавиться от него, и что этот хитрый, страшно
подозрительный еврейчик ничего не заподозрил и, наверно, решил, что это
вновь сказывается его прошлое призвание, комический атавизм. Он -
хи-хи-хи!, я - ха-ха-ха!, уморительность ситуации усиливалась веселящим
действием "энноктала", все это разрасталось, как снежный ком, и я уже не
мог остановиться. Это курвино отродье реготало до потери сознания, что с
ним в конце концов и произошло бы. Да, все кончилось бы прекрасно, не
сделай врач одной оплошности: видя, как я изнемогаю от хохота, он с
оттенком профессионального удовлетворения в голосе сказал санитару: