"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

нагроможденных друг на друга обнаженных тел в Бухенвальде? Что за
порнография! Бесстыдство... Да, да, бесстыдство! Они не имели права
фотографировать подобные вещи, а уж тем паче публиковать. А ведь они, вы
же знаете, показывали это даже в кино. И церковь не воспротивилась показу.
Я сам видел в зале священников!
- Полностью согласен с вами, дорогой друг. Они не имели права
демонстрировать эти обнаженные тела. It was an invasion of privacy, my
dear! [Это вторжение в частную жизнь, дорогой мой! (англ.)] Вообразите
себе, в этой куче были юные девушки лет четырнадцати с еще не вполне
сформировавшимися маленькими грудями...
- Прикройте грудь, чтоб мне ее не видеть! [обращение Тартюфа к служанке
Дорине. Мольер, "Тартюф", III, 2]
- Хаим!
- Знаете, что я вам скажу, барон? Эти непристойные фотографии, в конце
концов, принесут больше зла, чем сам факт... Да, разумеется, казни были
преступлением против евреев, но публикация таких фотографий - это же
преступление против человечества! И исходя из высших интересов
человеческого рода все это следовало бы как-то обойти молчанием. А тут
сознательно подрезали крылья нашей давней гуманистической мечте. Притом
существует и воспитательный аспект. Подобный вид наваленных кучей нагих
тел может оказать прискорбное воздействие на нашу молодежь. Это ведь
опаснейшее подстрекательство. Порнография, которая открыто выставляется, в
конце концов, может навести на мысли...
Шатц рухнул на стол и захохотал как сумасшедший. На этот раз он меня
по-настоящему порадовал. Ржал он как одержимый. Мы с ним так безумно
веселились до этого всего лишь раз: в августе 1966 г. во время
чрезвычайного заседания Всемирного еврейского конгресса в Брюсселе, на
котором обсуждалась возможность диалога между евреями и немцами.
Итак, Шатцхен безудержно веселится. Обе избранные натуры взирают на
него с огорчением и растерянностью, какую способны понять лишь те, кто с
младых ногтей, с времен первой своей няньки, воспитывались в поклонении
Джоконде. Сейчас они уже не сомневаются: Лили попала в лапы плебея, и
весьма, весьма возможно, что полиция находится с ним в сговоре. Полиция
ведь всегда набирается из нижних слоев общества. И речь идет о
компрометации чрезвычайно знатной дамы. Эта вульгарная демократия жаждет
вывалять в грязи ту, чей род многие столетия был окружен всеобщим
почитанием и любовью. Все идет к тому, чтобы покончить с Духом.
Барон до такой степени возмущен, что даже обретает некоторое
достоинство.
- Господин комиссар, ваше поведение безобразно. Я рассказываю вам о
своей жене, которой грозит смертельная опасность, а вы начинаете хохотать.
Предупреждаю вас, что я обращусь с жалобой к вашему начальству, но пока
требую немедленной помощи.
Шатц приходит в себя. В чем, собственно, дело? Ах да, серия убийств в
лесу Гайст. И он как раз вел допрос свидетелей. Где же они, эти свидетели?
Ах, вот они. Все тут. Шиллер, Гейне, Спино... Нет, нет, не эти, другие.
Эти скорее обвиняемые. Забавно, миллионы этих свидетелей присутствуют
здесь только потому, что их тут больше нет. Чем дальше, тем непонятней.
Комиссар Шатц в очередной раз осознал, что случаются временами такие
провалы, когда он не вполне владеет собственными мыслями. Виной тому