"Джеймс Алан Гарднер. Неусыпное око" - читать интересную книгу автора

обвисших его фалдах.
Мой отец предпочел бы лечить пациентов в помещении, но страдавшие
клаустрофобией улумы до удушья боялись даже самой мысли о человеческих
жилищах. Линн описывала улумов как "стопроцентных лесных жителей", те, кто
их создал, видно, решил позабавиться - пускай себе ненасытно жаждут света и
свежего воздуха! А мы, хомо сапы, были приглашены на Дэмот в основном
потому, что улумы не могли управлять и развивать разработки всевозможных руд
на своей планете.
До нашего появления на шахтах улумов работали только роботы, а добыча
все уменьшалась, не обеспечивая потребностей планеты. Дистанционно
управляемые машины истощили все легкодоступные рудные жилы, а дальше?.. В
2402 году правительство Дэмота решило, что им нужны разумные существа для
организации работ в шахтах; тогда они объявили о готовности принимать заявки
от людей, дивиан и других рас и со временем передали всю свою
горнодобывающую промышленность в руки выходцев с планеты Заходи-Кто-Хошь.
Около 500 000 человек с Заходи-Кто-Хошь добровольно эмигрировали на Дэмот,
чтобы заново строить свою жизнь, среди них был и молодой доктор Генри
Смоллвуд со своей вечно всем недовольной половиной.
Положение в добывающей промышленности резко улучшилось. Хомо сапов не
скашивали приступы паники при мысли о нахождении под землей... точно так же,
как улумы, даже больные, не возражали против холода и дождя - лишь бы их
лица овевал ветер.
Ветер уж точно чувствовался в тот день под Большим шатром. А дождь
барабанил по тканевой крыше, бормоча, как старый сплетник.
Под тентом размещались сто двадцать коек. Белые простыни, белые одеяла.
С дальнего края двора могло показаться, что койки пусты: лежавшие на них
улумы тоже стали белыми, их чешуйки-хамелеоны вылиняли до цвета постели,
слились с окружающей белизной. Иногда по утрам, проснувшись лишь наполовину,
я пригоняла себя к "цирку" и, увидев белое на белом, представляла, что все
улумы исчезли - умерли в ночи, увезены для массового погребения.
Но нет - мы теряли только по два-три пациента за ночь. Двоих или троих
нам также привозили поутру - тех, что собрали ночью, - вот и соблюдалось
мрачное равновесие: сколько убывало умерших, столько прибывало новых жертв
чумы. Строительный цех на "Рустико-Никеле" обещал нам сделать еще коек, но
пока в них не было необходимости.
Пока счет был равный... но явно ненадолго. Все, кто подавал больным
судна под Большим шатром, знали, что однажды количество умерших превысит
число новоприбывших, это всего лишь вопрос времени. И тогда койки в "цирке"
начнут пустеть. Представление окончено, толпа расходится по домам.
Дежурный медбрат заметил нас; к тому моменту, как мы устало ввалились в
Шатер, он уже заполнил специальную форму.
- Пятый ряд, третья койка, - сказал он, глядя на меня, а не на Зиллиф.
Его звали Пуук, он был шахтером на пенсии - если он не спал, то точно
был в "цирке", хотя старательно избегал личного соприкосновения с
пациентами. Я не знаю, что именно так ненавидел Пуук - улумов, болезнь или
все вместе. Однако он работал больше других (включая папу и меня), покуда
измождение не начинало сочиться из его пор, как пот. То была его личная
форма умопомешательства.
Я волокла Зиллиф до нужной койки, безотчетно задерживая дыхание,
насколько могла, из-за характерной "цирковой" вони. Моча и испражнения