"Томас Гарди. Джуд незаметный" - читать интересную книгу автора

разбирая их почти наугад, с пятого на десятое, и вкладывая в это столько
труда, что иной мягкосердечный учитель не мог бы не прослезиться; однако,
докапываясь до смысла прочитанного, он скорее угадывал, чем постигал, дух
подлинника, который его воображению часто рисовался иным, чем был на самом
деле.
Единственными доступными книгами для него были старинные издания Дофин,
они устарели и потому дешево стоили. Непригодные для нерадивых школяров, для
него они, однако, оказались приемлемы. Связанный в своих движениях, одинокий
ездок добросовестно прикрывал рукой вынесенный на поля перевод текста,
обращаясь к нему, только чтобы проверить конструкцию фразы, как обратился бы
к товарищу или учителю, если бы они случайно проходили мимо. И хотя стать
ученым, следуя такому несовершенному методу, было невозможно, Джуд хотя бы
приближался к той сфере деятельности, о которой мечтал.
Пока он изучал эти древние страницы, хранившие отпечатки пальцев людей,
быть может, лежавших уже в могиле, и старался проникнуть в мысли столь
далекие и в то же время такие близкие, тощая лошаденка трусила потихоньку, и
Джуду приходилось отрываться от плача Дидоны, когда повозка вдруг
останавливалась и раздавался крик какой-нибудь старухи: "Эй, булочник, два
хлеба, а этот черствый я возвращаю!"
Часто на узких дорогах ему встречались пешеходы, но он не замечал их, и
мало-помалу местные жители начали поговаривать о том, как ловко он совмещает
работу с баловством (так они расценили его занятия); быть может, его самого
это и устраивало, однако для путников, пользовавшихся теми же дорогами, было
небезопасно. Пошли всякие разговоры. Наконец один из жителей ближайшей
деревни сказал местному полицейскому, что не следовало бы дозволять
подручному булочницы читать во время езды, и настоял, чтобы констебль
выполнил свой долг и поймал мальчишку на месте преступления, а затем
отправил бы его в полицейский суд в Элфредстоне и заставил заплатить штраф
за опасные действия на проезжей дороге. И вот полицейский как-то подстерег
Джуда, остановил и сделал предупреждение.
Джуду приходилось вставать в три утра, чтобы растопить печь, замесить и
поставить хлеб, который он потом развозил весь день, а потому он должен был
ложиться спать сразу, как только кончал заквашивать тесто; таким образом,
выходило, что если ему нельзя будет читать своих классиков на проезжих
дорогах, он вообще не сможет заниматься. Итак, ему оставалось лишь глядеть в
оба, насколько позволяли обстоятельства, и прятать книги как только
кто-нибудь покажется на дороге, в особенности полисмен. Надо отдать должное
блюстителю порядка, он вовсе не стремился подловить Джуда, полагая, что в
таком малонаселенном районе опасности подвергается главным образом сам Джуд,
и часто, завидев над изгородью светлый верх двуколки, сворачивал в другую
сторону.
Джуд Фаули уже изрядно продвинулся в своих занятиях, - ему было почти
шестнадцать, - когда в один прекрасный день, разбирая по складам "Carmen
Saeculare", на обратном пути домой он вдруг заметил, что переваливает через
гребень холма возле Бурого Дома. Освещение изменилось, и это заставило его
поднять глаза. Солнце садилось и одновременно из-за леса, напротив, всходила
полная луна. Джуд до того проникся поэмой, что, движимый тем же порывом,
который несколько лет назад побудил его преклонить колени на перекладине
лестницы, остановил лошадь, соскочил на землю, огляделся, желая убедиться,
что поблизости никого нет, а затем опустился на колени с открытой книгой в