"Себастьян Жапризо. Убийство в спальном вагоне (Избранный французский детектив)" - читать интересную книгу автора

обещал быть завтра в 10 утра на Кэ д'Орфевр. Комната 303 на третьем этаже.
Голос на том конце провода потонул в благодарностях, но щелчок отбоя
не принес облегчения Рене Кабуру.
Он прочел еще одну надпись над выходом из кабины и некоторое время
неподвижно постоял на свежем воздухе.
А разве в поезде он вел себя лучше? Нет, он был таким же пакостником,
способным в четверть первого ночи пачкать стены всей этой мерзостью.
Впрочем, нет, он не пачкал стены, но это было одно и то же.
Грацциано. Подняв воротник, Рене Кабур шел по вечерней площади
Восточного вокзала, задавая себе вопрос: успеет ли инспектор до завтрашнего
утра допросить других пассажиров из его купе, и не сочтет ли он его
пачкуном и сексуальным маньяком?
Напрасно он солгал по поводу часа, когда лег спать. К чему? Другие,
вероятно, слышали, как она повысила голос, почти закричала. Скажут, что в
коридоре у них была ссора, каждый постарается представить ее по-своему, и,
конечно же, все вспомнят время. Это произошло после, а не до проверки
билетов. И контролеры подтвердят.
Ложь. А раз он солгал однажды, ему уже больше никто не поверит.
Подумают, если он скрыл время, значит, ссора имеет для него значение. Все
увидят в этом озлобленность больного человека, какой-то мотив. Легко будет
установить и причину их препирательства. И это даст повод для объяснения
его поведения. Он мог спокойно выйти из поезда, затем вернуться, застать
женщину в черных лодочках одну в купе и наброситься на нее. А так как она
отбивалась, то ой удушил ее, чтобы не были слышны крики.
Да нет же!
Стоя перед зеркалом в туалете своей квартиры на шестом этаже, в
мансарде, где все было разбросано - одежда, цветы в горшках, посуда,- Рене
Кабур принял две таблетки лекарства против гриппа и стал уговаривать себя,
что завтра ничего не случится.
Во-первых, он мог невольно ошибиться относительно часа, когда лег
спать. Главное теперь - раньше других самому рассказать об инциденте как о
чем-то незначительном.
Он представил себе, какими жестами будет сопровождать свой рассказ,
небрежный вид при этом. Об инциденте он скажет как бы ненароком, с улыбкой
покачивая головой: "Ох, уж эти женщины..."
Нет, скажет: "Ой, уж эти бабы". И поведает, как они стояли одни в
проходе, и она себя вела так, что он... Известно ведь, как это бывает.
Такое чувствуешь кожей. Что с того, ну, пощупал ее немного. Сами понимаете,
как. Конечно, жаль, что прикончили такую красотку... Словом, она
взъерепенилась, и я отправился спать.
И быстро сменит тему. Все поймут его шутку и оценят ее по-мужски.
Глядя на свое отражение в зеркале с тем же вниманием, с каким
незадолго до этого рассматривал неприличный рисунок, он внезапно
почувствовал себя необычайно одиноким. И понял, что не сможет сыграть эту
роль, сказать нужные слова. А если и скажет, это будет выглядеть еще
глупее, потому что произнесет их так жалко, что всем за него станет
неловко). Он смутится, покраснеет, может быть, даже заплачет. Тогда ему
помогут надеть пальто, вытолкают на улицу, не зная, как успокоить, а после
ухода вздохнут с облегчением. Жалкий тип.
Рене Кабур снова надел пальто и застегнулся. Он не останется дома, а