"Север Гансовский. Дом с золотыми окошками (Авт.сб. "Три шага к опасности")" - читать интересную книгу автора

освещен, еще продолжался митинг, и толпа заполняла даже половину Рамбуто.
Но дальше все было пусто и тихо. Город засыпал. На узеньких переулочках
между Севастопольским бульваром и улицей Ришелье в домах свет горел только
в редких окнах.
У меня было такое чувство, будто в последние дни упала завеса,
отделяющая меня от мира, и я снова могу смотреть на людей, верить им,
любить их. Но потом я вспомнила, что завтра те шестеро уже покидают Париж,
и тоска охватила мое сердце.
Возле отеля тоже было совсем тихо. Светились окна в подвале Сэрелей.
В номере я разделась, около часа пролежала в постели без сна. И тут в
дверь постучали.
Жорж.
Впрочем, я даже не сразу его узнала. У него было какое-то незнакомое,
переменившееся лицо. Глаза бегали. Костюм весь был измят.
Сначала я подумала, что он пьян. Но его странный вид объяснился не
этим. Он был чем-то испуган, у него дрожали руки и тряслась голова.
Неверными шагами он прошел к столу и сел.
Я спросила, что с ним.
Он посмотрел на меня и сказал:
- Слушай, со мной случилось несчастье. Ты поможешь, если надо будет?
- Какое несчастье?
Он покачал головой. Его трясло, и он никак не мог справиться с этим.
- Принеси чаю. Мне холодно.
Я сходила в коридор, принесла кипятку и заварила чай. Он сделал
несколько глотков, и вдруг его стало рвать. Я едва успела поднести
полотенце. Несколько раз его чуть не выворачивало наизнанку. Потом это
прошло, он откинулся на спинку кресла, осовело оглядываясь:
- Нет. Это не для меня.
- Что не для тебя?
- Это не для меня. Зря я впутался в это дело.
- В какое?
В коридоре кто-то прошел. Жорж глянул на дверь и весь сжался. Потом
шаги стихли.
Жорж взялся за сердце, и мысли его приняли новое направление. Несколько
секунд он молчал, прислушиваясь к себе, потом сказал с трагическим
пафосом:
- Я знаю, от чего я умру. От сердца.
Ему стало так жалко себя, что у него даже слезы на глазах выступили.
- От сердца. Это точно. У меня недостаточность митрального клапана.
Ей-богу... - Затем перескочил на другое: - Это все Дюфур. Гнусный Дюфур.
Так продолжалось полночи. То его начинал бить озноб, и он просил
горячего чая. То он начинал допытываться, помогу ли я, если возникнет
нужда. Потом вдруг успокоился, повеселел и заявил, что в самое ближайшее
время ему надо поехать в Фронтиньян. Он уйму времени не был на море, а ему
давно пора отдохнуть и поправить здоровье.
В конце концов мне все это надоело, я легла спать, а ему постелила на
диванчике.
Я проснулась поздно, около двенадцати. В комнате стоял запах винного
перегара, табака и одеколона, который употребляет Жорж. Сам он спал,
свернувшись на диване калачиком, как ребенок.