"Север Гансовский. Винсент ван Гог ("Химия и жизнь", 1970, № 1-4) [АИ]" - читать интересную книгу автора

свободу в овладении перспективой и пространством, причем эта свобода
оплачивается сравнительно низкой ценой, так как тушь и бумага стоят не так
уж дорого, если говорить о материальной стороне, в то время как даже за
акварельные краски нужно платить бешеные деньги. Он решил сначала набить
руку на рисунке и не раскаивается. Ему почти не пришлось учиться, он
только недолго ходил в мастерскую Ачтона Мауве в Гааге... кстати, от кого
я вообще услышал о нем и как нашел дорогу сюда в Хогевен? Если от Мауве
или тем более от Терстеха, то не надо с полным доверием относиться к тому,
что они сказали о нем. Терстех считает, будто он ленится работать с
гипсами, изучать художников-академиков и вообще рисует слишком быстро. Но
что касается изучения человеческого тела по гипсам, он вообще не верит в
это. Фигура крестьянина, который выкапывает репу из-под снега, не обладает
и не будет обладать классическими пропорциями. К таким вещам нельзя
подходить с салонной точки зрения, а надо набраться мужества и передать
тяжесть труда, который не передашь, если сам не будешь вылезать из
мастерской, не потащишь свой мольберт на пустошь, не пройдешь десятка
километров до подходящего места. Он так и делает и не может поэтому
согласиться с тем, будто ищет легкий путь. За каждым из его завершенных
рисунков стоят десятки эскизов, причем сделанных не только в комнате, а на
поле, в болоте и на лугу, когда пальцы мерзнут и с трудом держат карандаш.
Он старается не только изобразить пейзаж верно, но передать настроение.
Вот, скажем, этот "Сад в Хогевене". Может быть, здесь есть недостатки, он
сам отлично понимает, что это не совершенство, но с его точки зрения в
голых деревьях уловлен какой-то драматизм и выражено чувство, которое
овладевает человеком, когда он на голодный желудок, как всякий кресгьянин,
должен выйги и приняться за окапывание яблонь в дождь и ветер.
Сейчас в моде итальянские акварельки с голубым небом и живописными
нищими - все сладкое, сахарное, приятное. Но он предпочитает рисовать то,
что видит, то, что вызывает у него скорбь, любовь, восхищенье и жалость, а
не такое, что понравилось бы торговцу картинами. Если хочешь изобразить
нищего, то нищета и должна быть на первом плане, а не живописность.
Понимаете, он обрушил на меня все это, не позволяя вставить слова.
Одинокий в этой деревне, где ему не с кем было даже перемолвиться, он
теперь говорил, говорил к говорил, совершенно забывшись.
Топилась печка, коптила лампа, поднимались испарения. Голова у меня
начала кружиться, я чувствовал, что могу просто свалиться тут же под стол.
Надо было все прекращать, я спросил, нет ли у него чего-нибудь, сделанного
маслом.
Ах, маслом! Да, конечно! На лице его мелькнул легкий испуг, он понял,
что рисунки не понравились. Проворно сунул их под кровать, извлек
откуда-то из-за сундука возле окна груду холстов и картонов. Тут было три
пейзажа, но эскизных, две марины, несколько портретов.
И снова принялся объяснять. Пусть мне не покажется, что вот в этом
пейзаже неестественный свет. Это говорит привычка видеть картины,
сделанные в мастерской. Большинство современных художников, не таких
прекрасных, как Милле, Коро или, скажем, Мауве (он восхищается Мауве, хотя
они и разошлись), а средних живописцев - очень любит свет, однако не
живой, не настоящий, не тот, что можно увидеть утром, днем или ночью среди
полей или, в крайнем случае, среди улицы. Большинство художников пишут в
мастерской, и поэтому свет у них одинаковый, холодно-металлический. Ведь в