"Иштван Галл. Сын солнца " - читать интересную книгу автора

столом" - тремя поставленными друг на друга ящиками от мин - с каким-то
донесением. Он и распорядился, чтобы начали погрузку, и прибежал ко мне в
"прерию" отпроситься. Я сказал ему: "Конечно, поезжай". Но что-то сжалось
внутри, ведь я мог и запретить. Но зачем? Дружба важнее каких-то полосок на
плечах.
- Именно сейчас, летом, попытать счастья!.. Это хорошая примета. - Он
задыхался от бега и от волнения, лицо стало совсем мальчишеским. - Для меня
это очень важно.
- Разумеется. Ты ведь сын солнца!
- Ну и смейся... Мне плевать!
Несколько дней назад мы стояли тут же, Пепе рисовал план постановки
минных полей и разглагольствовал о том, что он - "сын солнца". Он родился в
такую вот летнюю жару. Его мать отдыхала в Шиофоке, и однажды, когда она
загорала на пляже, играя с друзьями в реми, ей стало плохо; пока ее
доставили в клинику, родовые воды уже отошли.
- Говорят, это хорошая примета. - Он подул на потное ребро ладони,
чтобы не прилипала к листку с планом. Он вычитал где-то, что у инков только
сын солнца мог быть вождем. И если женщина благородного происхождения рожала
ночью или в ненастье, ее прятали до тех пор, пока не выглянет солнце, и
тогда только объявляли о рождении наследника. Разве это глупо? Ведь на свете
ничего нет могущественнее солнца. Не надо над этим смеяться.
У меня не было никакого желания смеяться. В изнеможении я присел рядом
с Пепе в тени дикой груши. Руки были в смоле от ящиков, штаны - черные: я
таскал мины, прижимая их к себе обеими руками, - плечи сгорели на солнце,
струйки пота разрисовали грязную от пыли грудь причудливыми узорами.
Сгнившее проволочное заграждение мы заменяли новым. Во время работы нас
охраняли два местных пограничника с пулеметами; мы всерьез боялись нападения
с той стороны и что именно из-за него может вспыхнуть новая мировая война.
Работали торопливо, до вечера надо было закончить этот участок границы, на
ночь пограничный замок не должен остаться открытым. Кто в такой запарке
станет слушать болтовню писаря?.. На жаре копошились двадцать минеров и два
вспомогательных стрелковых взвода.
- Ну что ты за фрукт? - Я вяло смотрел на Пепе, сидевшего на ящике от
мин, и пробовал собрать во рту столько слюны, чтобы можно было проглотить.
- Ты что, не понял? Я сын солнца!
- А я думал, сын удачи, раз тебе не надо подыхать тут над этими минами.
Он вздрогнул.
- Одно твое слово, и я тоже...
- Ну ладно, ладно. Не обращай внимания, у меня мозги спеклись.
Я не должен был говорить ему такое. У него столько бумажной работы:
сводки, донесения, заявки на материалы, планы местности - словом, вся
военная бюрократия; не знаю, что бы я без него делал.
По вечерам мы выходили в парк. Однажды он сказал, что будет астрономом.
Мы глазели на таинственно мерцающие в черном небе звезды, а у нас за спиной
в темноте взрывался захлебывающийся гогот и пьяные крики: ребята дорвались
до палинки. Памач барабанил по дну кастрюли, и его звонкий голос выбивался
из пьяного рева остальных.
Потом среди развалин поместья Пепе нашел книгу по машиностроению.
Целыми днями он таскал ее с собой, показывал мне рисунки деталей, сечения и
поклялся, что станет, пожалуй, инженером, потому что это дело стоящее.