"Наталья Галкина. Пишите письма (Роман) " - читать интересную книгу автора

рассказывать?! - сказала я с досадою.

Но пугающими показались мне в этот миг связки скульптурных трофеев,
хвала и слава, и страшными - суровые лица гениев Московских ворот.

- Как они смотрят... как поверженные демоны...

В жилище Студенникова было уютно, тихо, он затопил не замеченный мною
прежде притаившийся за маленькой ширмою камин, веселое пламя плясало по
угольным брикетам, качались под потолком присмиревшие летуны, сушились мои
ботинки, плескалось мое сердце, пересохшими губами глотала я пылающий чай. Я
хотела бы остаться до утра, остаться в его жизни до конца дней своих, я
хотела бы, чтобы он научил наших детей запускать бумажных змеев.

- Я хотела бы, - сказала я, - быть венгеркой и, может быть, погибнуть
во время венгерских событий. Иногда как-то тесно в собственном образе. То
есть в том, что собой представляешь. Хочется жить другой жизнью, не своей,
быть не собой. Думаю, все это оттого, что я рыжая.

- Быть не собой? Как это?

- Я хотела бы быть певицей пошлых попсовых песен, натягивать на ляжки
черные ажурные чулки в клеточку с блестками, крутить мозги поклонникам.

Он поднял брови, но не успел ответить.

В дверь позвонили.

Последующую сцену воспринимала я отрывками, дискретно, бессвязно. Так
никогда и не восстановилось в памяти моей лицо женщины, влетевшей в комнату,
набросившейся на меня - жены Студенникова; я помнила ее рост, одежду;
кажется, цвет ее волос; но черты лица ускользали, то скула мелькнет, то рот,
то глаз, точно передо мной был рассыпающийся женский портрет кисти позднего
Пикассо.

С криком она вцепилась мне в волосы, потом влепила мне пощечину, потом
вметелила в глаз и в скулу.

- Ах ты, стерва, поблядушка, тварь поганая, будешь знать, как по чужим
мужьям шляться!

Меня в жизни до того никто пальцем не тронул, поначалу я опешила,
лишилась дыхания.

- А ты, хрен собачий! - орала она, царапаясь. - Вот как ты тут
работаешь, проституток трахаешь, девок водишь!

Обида, смешанная с яростью и болью, взяла верх над смятением моим, и я,
совершенно неожиданно для себя самой, врезала ей в нос, подставила подножку,
и покатились мы по полу, тузя друг друга почем зря. Поначалу растерявшийся