"Наталья Галкина. Ночные любимцы. Повесть" - читать интересную книгу автора

-- К тому же, -- бестрепетно продолжал Сандро, -- (это не мой
текст, а речь человека из амфитеатра) к тому же в вашем городе,
видать, мало пророков по этой причине, ведь пророки получают
откровения во снах. Сон верующего, говорит Аллах, -- сороковая
часть пророчества.
-- Думаю, вы правы, -- заметил вежливо Ганс, -- в белые ночи
действительно не спится. Зато у нас много мечтателей и
фантазеров, равно как и сочинителей, они грезят наяву и выдают
свои сны за правдивые истории.
Человек у стены покачал головой.
-- А это уж вовсе никуда не годится, -- сказал он, -- ибо
сказано: лгущий о своих снах ответит в день восстания мертвых.
Говоришь, у вас много сочинителей? Ты имеешь в виду поэтов?
-- Да, -- отвечал Ганс, -- например поэтов.
-- Знаешь, как называл поэтов аль-Джахиз? "Псы шайтана".
-- За что же он их так называл? Не оскорбление ли это?
-- Только не для меня, -- последовал ответ, -- я знаю цену
вдохновению, чужеземец. Ведь я шаир.
-- Что такое шаир?
-- Шаир -- ведун, поэт, маг. Ты никогда не писал стихов,
чужеземец?
Ганс вспомнил, что он сочинял ко дню рождения Анхен, смутился и
ответил:
-- Нет, никогда!
-- Как тебя зовут?
-- Ганс.
-- Ты говоришь с шаиром Абу-Бакром ибн аль-Хусейном. Я истинный
пес шайтана, уж можешь мне поверить, и, хотя я принял ислам,
меня не отмоет и это. Видишь ли, у меня есть фаль, дар
ясновидения, связанный с подсказкой демонов; именно они, я
полагаю, а не архангел Джебраил, диктуют мне мои касыды. И
повествуют мне немало лишнего о мире и о людском нраве. Шайтаны
приклоняют слух к речам ангелов, перегоняющих дождевые облака, к
их громовой речи, молниеносному смеху и ливневым слезам,
подслушивая разговоры небожителей и, по непониманию и злому
умыслу, перевирая их, передают поэтам. Мы лжецы и грешники
поневоле, чужеземец. Я не могу вызвать вдохновение, когда
захочу; демоны насылают его на меня, демоны вдохновения, у
которых столько имен: Хаджис, Халиля, Амр. Некоторые из
правоверных называют стихи "Кораном дьявола".
-- Ну, уж это, верно, слишком сурово, -- сказал Ганс. -- Но если
все обстоит так, как ты говоришь, попытайся бросить писать
стихи.
-- Разве в силах человек не быть тем, что он есть? Такова судьба
моя, сина. Был момент, когда хотел я уклониться от своей доли и
замолить грехи свои, и ходил поклониться черному камню Каабы, и
видел на его поверхности белую, сверкающую, как мечта, точку,
обостряющую зрение. Но через некоторое время меня вновь посетил
демон вдохновения, и я не устоял перед ним. Я в родстве со
знаменитым поэтом Имруулькайсом, а стало быть, и с предком его