"Наталья Галкина. Ночные любимцы. Повесть" - читать интересную книгу автора -- К тому же, -- бестрепетно продолжал Сандро, -- (это не мой
текст, а речь человека из амфитеатра) к тому же в вашем городе, видать, мало пророков по этой причине, ведь пророки получают откровения во снах. Сон верующего, говорит Аллах, -- сороковая часть пророчества. -- Думаю, вы правы, -- заметил вежливо Ганс, -- в белые ночи действительно не спится. Зато у нас много мечтателей и фантазеров, равно как и сочинителей, они грезят наяву и выдают свои сны за правдивые истории. Человек у стены покачал головой. -- А это уж вовсе никуда не годится, -- сказал он, -- ибо сказано: лгущий о своих снах ответит в день восстания мертвых. Говоришь, у вас много сочинителей? Ты имеешь в виду поэтов? -- Да, -- отвечал Ганс, -- например поэтов. -- Знаешь, как называл поэтов аль-Джахиз? "Псы шайтана". -- За что же он их так называл? Не оскорбление ли это? -- Только не для меня, -- последовал ответ, -- я знаю цену вдохновению, чужеземец. Ведь я шаир. -- Что такое шаир? -- Шаир -- ведун, поэт, маг. Ты никогда не писал стихов, чужеземец? Ганс вспомнил, что он сочинял ко дню рождения Анхен, смутился и ответил: -- Нет, никогда! -- Как тебя зовут? -- Ты говоришь с шаиром Абу-Бакром ибн аль-Хусейном. Я истинный пес шайтана, уж можешь мне поверить, и, хотя я принял ислам, меня не отмоет и это. Видишь ли, у меня есть фаль, дар ясновидения, связанный с подсказкой демонов; именно они, я полагаю, а не архангел Джебраил, диктуют мне мои касыды. И повествуют мне немало лишнего о мире и о людском нраве. Шайтаны приклоняют слух к речам ангелов, перегоняющих дождевые облака, к их громовой речи, молниеносному смеху и ливневым слезам, подслушивая разговоры небожителей и, по непониманию и злому умыслу, перевирая их, передают поэтам. Мы лжецы и грешники поневоле, чужеземец. Я не могу вызвать вдохновение, когда захочу; демоны насылают его на меня, демоны вдохновения, у которых столько имен: Хаджис, Халиля, Амр. Некоторые из правоверных называют стихи "Кораном дьявола". -- Ну, уж это, верно, слишком сурово, -- сказал Ганс. -- Но если все обстоит так, как ты говоришь, попытайся бросить писать стихи. -- Разве в силах человек не быть тем, что он есть? Такова судьба моя, сина. Был момент, когда хотел я уклониться от своей доли и замолить грехи свои, и ходил поклониться черному камню Каабы, и видел на его поверхности белую, сверкающую, как мечта, точку, обостряющую зрение. Но через некоторое время меня вновь посетил демон вдохновения, и я не устоял перед ним. Я в родстве со знаменитым поэтом Имруулькайсом, а стало быть, и с предком его |
|
|