"Мария Галина. Гиви и Шендерович (Мистико-ироническая фантасмагория)" - читать интересную книгу автора

говорит... Ну, значит, я пока там дебет с кредитом свожу, Нинка мне из
Сычавки позванивает раз в неделю... как там и что... мамочке, вроде, чуть
получше стало, помогли лекарства импортные... Ходит помаленьку, и уже даже
на огород заглядывает, уже за лопату хватается - не удержишь ведь! Нинка
ей - мамочка золотая, не волнуйтесь, я сама - вы, мамочка, лежите, болейте
на здоровье... Весна в том году ранняя была, жара, аж черви из земли полезли
Так и лезут - земля шевелится!
Ну, прихожу я как-то домой, соседка мне и говорит - мол, был тебе
звонок, из Сычавки. Я говорю - Нинка, что ль? Опять мамочке хуже? Та нет,
говорит, вроде, сама она, Прасковья и звонила... Ну, раз мама, то я - что?
Значит, на ногах уже, раз до почты дошла. Звонила, значит, чтоб младшенькая
не волновалась. Хотя меня она не очень баловала, мама, суровая была, чтоб
приласкать, так никогда... А ведь вырастила, выучила, образование дала...
Легко ли одной троих поднять?
К ночи, значит, опять звонок. Межгород. И, вроде, все в порядке, а
сердце что-то заколотилось... Нехорошо заколотилось...
Беру трубку - и верно, мама. Приезжай, говорит, доченька моя золотая,
Ниночка-то померла! Такое горе, такое горе! Плачет мама. Я - как? Нинка? Она
ж крепкая была, Нинка, молодая еще, здоровая, красивая... Мамочка-то наша,
дай ей бог здоровья, лицом не вышла, а Нинка ох, хороша была... ох,
хороша... Вся в папу- покойника...
А так и померла, плачет мама, в одночасье, и скорая уже уехала, лежит,
говорит, в гробу наша Ниночка, такая красивая... Рассказывает, а сама все
плачет. Любила она ее, Нинку-то. Если так уж честно, то меня не так чтоб
очень, Нинка у нее всегда в любимицах ходила. Пожалела меня, говорит,
Ниночка наша золотая, ангельская душа, я все за огород беспопоилась, а она -
не волнуйтесь мамо, я вскопаю... Ну и пошла копать... Весь день на жаре в
огороде, а как лопату отставила, за голову схватилась, охнула, да и на бок
валится. Мама прибежала, а у нее уж глаза закатились - одни бельма... Лежит
и все говорит - что ж темно-то так? Мама ее и водой отливала, и простыней
мокрой обмахивала, не помогло... Скорая приехала, а Нинка к тому времени уж
и не дышит... Плачет мама. Приезжай, говорит и зятьку нашему позвони, да и
Ванечке тоже, а то у меня уж и сил нету... Я, говорит, со смертного одра
встала, чтобы Ниночку одеть-обмыть, похоронить чтобы по-людски...
Ну, я что? Свояку позвонила, заплакал... Ваньке позвонила. Заплакал
Ванька... Вылетаю, говорит. Наутро я в кассе - ссуду, в одну сумку маме
лекарства импортные, в другую - продукты, чтоб и на поминки хватило, и на
девятины, и на сороковины, все честь по чести... Колбаска, шпротики... Две
сумки набила, аж поднять не могу - жилы лопаются. И в Сычавку.
Приезжаем, мама плачет-убивается... Но самой, слава Богу, получше.
Помогли Нинкины лекарства, да еще и я подвезла... Да и когда горе такое,
понятное дело - поневоле берешь себя в руки. Держится мама. Кряхтит, а
держится. Свояк, тот как запил с горя, так до сих пор и не просыхает, а мама
держится. Всегда была такая - сильная... Такое горе, говорит, а нужно
держаться... Чтоб помники справные, и девятины, и сороковины, а то что люди,
говорит, скажут? А сама все плачет... соседи ее утешают, а она неутешная,
мама, такое горе, говорит, эта наша доля такая, стариковская, на тот свет
отправляться, но чтоб любимая донечка во цвете лет... Доктор сказал, удар у
нее образовался, у Нинки, отвыкла от деревенской работы, изнежилась, а тут
перегрузила себя... Известное дело, в городе жизнь полегче, да и служба у