"Александр Галич. О себе и других" - читать интересную книгу автора

на аэродроме. Первый человек, так сказать, которого он увидел на чужой
земле, был я, его старый друг.
Виктор Платонович был тяжело болен. Он лежал сорок дней в госпитале, и
были минуты, когда очень мы тревожились, все его друзья. Но сейчас он уже
поправился. Вчера, а я приехал в Париж позавчера, вчера его уже должны были
выписать, то есть выписали, это я знаю, и сейчас он будет отдыхать в
пригороде Парижа, набираться сил. Он прекрасен, как всегда. Максимов, с
которым мы его вместе навещали, позавчера сказал о нем, пожалуй, очень
точно, что Виктор Некрасов похож на начинающего, только начинающего стареть
мушкетера. Он очень похудел и еще как бы посмуглел, хотя он всегда был очень
смуглым. У него веселые, живые глаза. Он полон энергии, полон планов на
будущее. Сейчас в четвертом номере "Континента" печатается его прекрасное
произведение "Записки зеваки", и он хочет работать дальше, будет работать
дальше.
Потом мы, оставив наконец Некрасова, которого мы, вероятно, немножко
даже измучили своими разговорами и беседами на разные темы... отправились к
нему домой, а живет Владимир Емельянович Максимов у самой Триумфальной арки
на рю Лористон; это очень тихая и прелестная улочка, которая выходит прямо к
Триумфальной арке. Мы прошлись немного по этому прекрасному сиреневому,
фиолетовому удивительному Парижу.
На следующий день я встречался с Марией Васильевной и Андреем
Донатовичем Синявскими. У Синявского сейчас кончились лекции - он преподает
в Сорбонне, как известно...- но сейчас лекции кончились, сейчас началась
пора летних каникул, и он начал записывать для Радио Свобода цикл своих
регулярных передач. Я хочу просто поздравить и порадовать вас, дорогие
радиослушатели, что с сентября регулярно, каждую неделю будет
передаваться... очередная беседа Андрея Донатовича Синявского, беседа
свободная, он будет разговаривать обо всем: и о своих впечатлениях, и о
размышлениях, и о литературе, о жизни.
И опять потом вместе с Синявским бродили по Парижу, любовались Парижем,
вдыхали этот необыкновенный парижский воздух, который даже табуны машин,
заполнивших улицы Парижа, не могут испортить, потому что воздух этот
прекрасен. Я вспоминал, как мы любили говорить в Москве, повторяя известные
строчки из стихотворения Маяковского "Прощание с Парижем":

Подступай к глазам разлуки жижа,
Сердце мне сентиментальностью расквась,
Я хотел бы жить и умереть в Париже,
Если б не было такой земли Москва.

И помню, мы тогда еще острили, что точку в этом стихотворении надо было
ставить раньше, так, примерно:

Подступай к глазам разлуки жижа,
Сердце мне сентиментальностью расквась,
Я хотел бы жить и умереть в Париже. (Точка.)

Точку мы тогда в Москве ставили здесь. А вот сегодня, когда я живу в
Париже, я думаю - нет, все-таки прав был Маяковский: