"Александр Галич. Генеральная репетиция" - читать интересную книгу автора

не мог бы гулять в наши дни по дорожкам своего любимого парка и, возможно,
не знали бы мы с вами строк:
...Там некогда и я,
Сердечной муки полный...

Я никогда не забуду того сиротливо-тоскливого чувства, которое охватило
меня, как только я переступил порог дверей, ведущих в зрительный зал.
Верхняя люстра не горела, и в огромном помещении, рассчитанном тысячи на
полторы мест, сидело человек пятнадцать, не больше. И еще усиливая ощущение
сиротливости, стоял в зале какой-то непонятный и неприятный запах, словно в
нем долго сушили плохо простиранное белье и курили скверный табак.
Этот запах будет еще долго меня преследовать и даже иногда сниться. Мне
вообще снятся запахи: - Я усну, и мне приснятся запахи - Мокрой шерсти,
снега и огня!..

...Запахи Севастополя - первого города, живущего в моей памяти, - были
летними: мокрые и теплые камушки, соленая морская вода в нефтяных разводах и
гниющие на берегу водоросли, сладковатый запах пыльной акации, которая росла
на нашем дворе. А в знаменитой панораме "Оборона Севастополя" пахло совсем
замечательно - скипидаром, лаком и деревом, нагретым солнцем.
Мы медленно шли с мамой по круглой галерее панорамы - мимо окон, за
которыми расстилались форпосты береговой обороны и виднелись окутанные дымом
корабли с распущенными парусами.
Но, как ни странно, корабли меня заинтересовали не слишком. Мы жили
недалеко от Графской пристани, большую часть дня я проводил на берегу, и
кораблей - и военных, и торговых, и парусников - навидался предостаточно.
А вот у окна, выходившего на четвертый бастион, я застрял. И застрял
надолго. Здесь все было замечательно: и реющий в дымном тумане Андреевский
флаг, и раскаленные жерла пушек, и суетящиеся возле этих пушек орудийные
расчеты, и храпящие, мчащиеся неведомо куда боевые кони.
А совсем рядом со мной, внизу, лежал на земле беззвучно кричащий
раненый морячок и молоденькая сестра милосердия, встав около него на колени,
бинтовала ему окровавленную грудь.
Я смотрел и смотрел, а потом даже высунулся из открытого окна, чтобы
разглядеть еще лучше - куда именно ранен морячок и почему у него так странно
подвернута нога - я высунулся, наклонился, и с головы моей слетела
матросская шапочка и упала на руки сестре милосердия.
И тут я не то чтобы испугался - я просто-напросто окаменел.
Я понял, что сейчас должно произойти нечто ужасное - гром, молния,
Божья кара!
Но ничего не произошло.
Появился хромой сторож, мама попросила его достать мою шапку, сторож
улыбнулся и снова куда-то исчез. А потом - и это уже было совсем невероятно
и ни на что не похоже - хромой сторож оказался там, на поле боя. Как ни в
чем не бывало, постукивая деревяшкой протеза, он подошел к раненому морячку
и сестре милосердия, наклонился, поднял с земли - а вернее сказать, с пола -
мою матросскую шапочку и, отряхнув, протянул ее - оттуда? - нам.
- Спасибо, - сказала мама, - большое спасибо?
- Не об чем говорить, мадам! - весело, с певучей южной интонацией
ответил сторож.