"Татьяна Гайдукова. Сократ и Ницше [P]" - читать интересную книгу автора

авторитетов. Отсюда "поездки за границу, чужие литературы, экзотические
религии". Он тяготеет к идеальному полису, после того как понятие "полис"
себя пережило. И Ницше заключает: Сократ олицетворяет собой реакцию.
Падение Греции истолковывается им как аргумент против основ эллинской
культуры. Греческий мир гибнет. Причина - Гомер, миф, античная
нравственность.
"Вот почему все действительно эллинское привлекается к ответу за
упадок. И Платон проявляет ту же неблагодарность, - считает Ницше, - к
Периклу, Гомеру, трагедии, риторике..."
Итак, в противоположность софистам, которые подходят к первому
прозрению в области морали, греческие философы вслед за Сократом идут
вспять, стремясь воскресить безвозвратно ушедшее во времени. Они хотят
видеть в Будущем - мумизированное прошлое, лишенное соков жизни, лишенное
естественной связи с традиционной культурой, взращенной на энергийной,
атональной, инстинктивной основе. Из живой, органической,
конкретно-исторической целостности возникает, по Ницше, искусственное
порождение декаданса.
Великие понятия "добро", "справедливость" отрываются от тех
предпосылок, с которыми они неразрывно были связаны, и в качестве ставших
свободными "идей" делаются предметами диалектики. Ищут скрытую за ними
истину, принимают их за сущность или за знаки сущностей.
Платон благодаря чрезмерно повышенной, по Ницше, чувствительности и
мечтательности настолько поддался чарам понятия, что чтил и боготворил их
как какую-то идеальную форму.
...Если, как мы отмечали, Сократ еще "играл" на древних, атональных
инстинктах эллинов, самой устремленности молодежи к состязанию,
"фехтованию умов", становясь первым учителем фехтования для знатных, хотя
это уже состязание холодной, отточенной гомо-разумности, но тем не менее -
"состязание", то Платон идет еще дальше в своей "совершенно абстрактно
построенной добродетели" как "величайшем искушении превратить самого себя
в абстракцию". Он отвлек инстинкты от полиса, от состязания, от воинской
доблести, веры в традицию и предков, введя диалектику в повседневный
обиход и "дав образец совершеннейшего отклонения инстинктов от старого".
Он глубок и страстен во всем антиэллинском. "Платон, - заключает Ницше, -
разрушил язычество, переоценив его ценности, и отравил его невинность.
Греческая культура, целиком выросшая на почве греческих инстинктов, тесно
связана с культурой перикловского периода так же необходимо, как Платон с
ней не связан. Она имеет своих предшественников в лице Гераклита,
Демокрита, в научных типах древней философии. Она имеет свое выражение,
например, в высокой культуре Фукидида. И она в конце концов оказалась
права: всякий шаг вперед в сфере гносеологии и морали воскрешает софистов"
[Ницше Ф. Поли. собр. соч. Спб., 1910, с 188].
...Греческие философы опираются на тот же факт внутренних своих
переживаний, как и Сократ. Они, по Ницше, на расстоянии пяти шагов от
эксцесса, анархии, разнузданности - всего того, что характерно для
человека декаданса. Для них он был врачом: логика как воля к мощи и
самоподчинению, к счастью. Из мудрости сделать тирана, но в таком случае и
влечения должны быть тиранами.
...Итак, с одной стороны, необузданность и анархия инстинктов, с
другой, - преизбыток логики и ясности разума. То и другое - отклонение от