"Нина Габриэлян. Хозяин Травы" - читать интересную книгу автора

меня что-то щелкнуло, я вылетел из самого себя, беспрепятственно прошел
сквозь зеркало и какую-то долю секунды плавал там, в розовом мерцании над
теми алыми кроватями, и уже приближался к той белой двери, намереваясь
пройти и сквозь нее, как вдруг она начала таять, оплывать вниз какими-то
мягкими розовыми треугольниками... - и вот я уже лежал на полу в моей
комнате, около туалетного столика, все тело мое ныло, будто я только что
упал с огромной высоты и разбился...
Все это произошло так быстро, гораздо быстрее, чем можно пересказать, и
все же у меня было ощущение, что я пробыл там долго, очень долго. И еще одна
странность - я никак не мог вспомнить, видел ли я там его? Вспоминалось
только алое, розовое, белое...
Я сел на полу и обвел глазами комнату: она была неподвижна, предметы ее
были четко очерчены, замкнуты в самих себе, непроницаемы друг для друга. Но
я уже знал, что они могут быть иными - подвижными, изменчивыми,
взаимоперетекаемыми.
Вернувшись, мать долго ругала меня. Слава богу, ей даже не пришло в
голову, чем я тут без нее занимался. Она решила, что я просто играл со
слониками. Наконец, утомившись от перечня всех моих вредоносных качеств: "не
ребенок, а наказание", "другие дети как дети, а ты..." и так далее, мать с
оханьем расставила по местам слоников, сокрушенных силой моей страсти,
стерла с зеркала следы любви и отправилась на кухню готовить обед.
Ах, если бы было можно навсегда оставить этого ласкового малыша там, в
нашей старой коммуналке у "Динамо"! Но он был здесь, всегда в потенциальной
близости ко мне, и ждал. Он умел ждать!
В тот день в нашем издательстве только и было разговоров что о выставке
на Малой Грузинской. Мнения разделились. Одни говорили, что это
надругательство над искусством, другие высказывали робкое предположение, что
раз такое позволили художникам, то, может, и нам разрешат издать сборничек
французских поэтов-авангардистов. Заинтригованный, я отправился на выставку.
За мной увязалась толстая редакторша из отдела прозы.
Только мы вошли в первый зал, как на нас обрушился мощный цветовой
поток: белые церкви струились в антрацитово-черное небо, багровые гранаты
исполинских размеров лопались от переполняющего их жара, женщины с лиловыми
волосами, хохоча, парили над белыми домиками, розовые кошки с маленькими
крылышками и когтистыми лапами раскачивались на ветвях синих деревьев. И
этот поток захватил меня и понес. Дело портила только толстуха редакторша,
которая оказалась абсолютно неспособной смотреть молча. Она беспрестанно
дергала меня за рукав и громко шептала мне на ухо: "Нет, вы посмотрите. Вы
только посмотрите, что делают! Ну женщины летающие, это я еще понимаю, но
чтобы кошки! И кто это только позволил?"
Мы ходили почти уже полчаса, когда она вдруг толкнула меня в бок и не
то чтобы выкрикнула, каким-то странным голосом тонко выпискнула:
- Боже, какая гадость! Вон, на той стене.
Я обернулся и замер. Со стены на меня смотрели странные существа: то ли
человекообразные насекомые, то ли насекомообразные люди.
- Ну и пакость! - Толстуха брезгливо передернула плечами. - Может,
уйдем?
- Может быть, - механически ответил я и направился к рисункам.
- Желаете приобрести? - Румяный мужчина с нежной розовой пролысиной в
волосах неожиданно материализовался рядом со мной.