"Нина Габриэлян. Хозяин Травы" - читать интересную книгу автора

беззвучно шевелила губами. Сперва я решил, что она плачет и это носовой
платок. Но это был не платок. "Бедный фавн, - бормотала она, - бедный фавн".
Половица скрипнула у меня под ногой, но она не услышала, полностью уйдя в
свой перевод. Усатый таракан с блестящей спинкой выполз на середину кухни.
За ним второй, третий... Татьяна была права, у нас действительно завелись
тараканы.

Все последующие дни мной владело праздничное настроение. Я вспоминал ее
испуганное лицо, отпрянувшее от моего удара, залитое красным светом торшера,
- и как будто кто-то сдергивал с предметов тусклую пленку - красное, белое,
рыжее сверкало перед моими глазами, и внутри меня что-то дрожало,
вибрировало, как бы готовясь вырваться из меня и взлететь.

В тот день я вернулся с работы раньше обычного, у меня побаливала
голова, и я отпросился. Я открыл дверь и тотчас же услышал Полинин смех,
пушистый и кудрявый: "Ой, неужели и вправду так сказал?" Сперва я решил, что
она говорит по телефону, но тут черная кожаная мужская куртка привлекла мое
внимание. Она грузно свисала с вешалки, приминая собой серый Полинин плащик.
"Да говорю же вам, вправду", - отвечал мужской голос. "Так и сказал, что я
выиграю конкурс? А это и вправду был председатель конкурсной комиссии?". -
"Да говорю вам, председатель. Вот смешная, не верите". - "Ой, Аркадий
Ефимович, представляете, мне целую книжку дадут переводить?" Счастливый смех
снова брызнул из комнаты в прихожую...
Но ведь я отправился в Дом литераторов безо всякой цели. Я не искал
этой встречи. Я и впрямь забыл, что именно его, Витьку Ландо, назначили
председателем конкурсной комиссии и что он имеет привычку все время
сшиваться в Доме литераторов.
Я попил кофе и уже собирался уйти, и надо же - он выскочил на меня
откуда-то сбоку:
- Павлуша, поздравляю, только тебе по секрету. Сам понимаешь, конкурс
анонимный. Но мы- то люди опытные, ее руку ни с чьей не спутаешь. Я только
Аркадию Ефимовичу...
Он просто захлебывался от удовольствия, которое, как полагал, доставил
мне своим известием.
Я в этот момент натягивал на себя перед зеркалом пальто. И вдруг,
неожиданно для меня самого, тот, кто был в зеркале, сделал какой-то странный
знак глазами и сказал Витьке: "Молодая еще". - "Что?" - не понял Витька.
"Молодая, есть более достойные люди, старик Б., например". Но Витька все еще
не понимал. И тогда тот, в зеркале, снова повторил свой странный знак
глазами и небрежно добавил: "Да, кстати, я тут буду том Гафиза составлять,
не хотел бы ты его попереводить?" Витька радостно изумился и, глупо
ухмыльнувшись, кивнул в знак того, что все понял правильно.
Через неделю нам позвонили. Трубку сняла она. "Да, да, я вас слушаю...
- И вдруг лицо ее скукожилось: - Нет, что вы, какие обиды! Да, Б. очень
хороший переводчик. Спасибо, что позвонили". Она положила трубку и
заплакала. Я утешал ее, как мог, целовал ее руки, маленькие, беспомощные, с
крупными косточками запястий. Мне незачем было ее расспрашивать, я и так
знал, что именно ей сказал Витька.
Не знаю, зачем это понадобилось живущему в зеркале? Ведь на других
женщин он так не реагировал. По всей видимости, Полина заняла в моей жизни