"Ксения Габриэли. Анжелика и царица Московии ("Анжелика") " - читать интересную книгу автора

один из них - мой отец! В моих жилах его кровь, в моем лице, в моей натуре -
его черты!..
Северина печально покачивала головой в темном чепце, отороченном узким
кружевом.
- Дочь моя! Для кого и для чего этот монолог? Кого вы желали поразить?
Меня? Северину? Вам недостает воспитания, и это, увы, моя вина! В хорошем
обществе не любят несдержанных людей, а несдержанная девица может не
рассчитывать на замужество!..
- Я и не рассчитываю, - тихо проговорила Онорина.
- Помолчите! Возьмите хоть немного власти над собой! - В тоне самой
Анжелики прозвучали такие властность и строгость, что девушка не могла не
замолкнуть...
Три путницы, усталые и недовольные собой, уже видели из окошек кареты
наново отделанный дом Флоримона. Впрочем, этому жилищу более подошло бы
название дворца... Анжелика досадовала на самое себя. Как же она отстала от
жизни столичного света! Кто такая эта мадам де Ментенон? Впрочем, догадаться
не так трудно! Фаворитка Его Величества!.. Расин... Когда-то Анжелика видела
на сцене его пьесу, прекрасную, возвышенную драму о судьбе старинного
испанского дворянина, для которого честь - превыше всего! Пьеса называлась
"Сид"...

А покамест карета Анжелики приближалась к прекрасному жилищу графа де
Пейрака, в трактире на почтовой станции раздался из комнаты наверху, куда
вход был по деревянной лесенке, досадливый и несколько ослабевший молодой
голос, звавший трактирщика. На физиономии этого последнего, отдававшего
распоряжения на кухне, также отразилась досада, но все же он поторопился
подняться по ступенькам. Молодой постоялец лежал на постели, подложив под
голову руки, согнутые в локтях. Черты его лица, несколько изнуренного,
отличались правильностью, карие глаза, несколько запавшие, были красивы,
равно как и пряди прямых каштановых волос. Но в самом выражении этого лица
явственно замечалось нечто необычайное, некая странная смесь вызова и
напряженной работы мысли. Чуть вдающиеся скулы придавали этому молодому лицу
слегка словно бы загадочное восточное выражение. Но это не было лицо араба
или грека. И ничего итальянского или же польского не было в этом лице.
Возможно было теряться в догадках, откуда родом странный незнакомец. В
движениях и жестах его возможно было увидеть странную свободу. И эта свобода
вызывалась не аристократическим происхождением, и уж тем более не деньгами,
которых у молодого человека не было. Эта свобода вызывалась непонятной
самоуглубленностью.
Трактирщик остановился в дверях.
- Деньги, которые тебе дали... - Юноша говорил брезгливо, равнодушно и
как-то странно пугающе, хотя в голосе его не слышалось угрозы... - Возьмешь
себе, что я должен, и за неделю вперед. Остальное тащи сюда...
Трактирщик забормотал было, что денег дано мало, совсем мало. Но юноша
махнул рукой, будто отмахивался от мелкого назойливого насекомого, и
повторил:
- Тащи, тащи...
Этот молодой голос производил, совершенно непонятно, почему, пугающее
впечатление. Почему? Возможно, вследствие легких ноток бесшабашности...
Трактирщик чертыхнулся за дверью, но деньги принес покорно. Юноша сел на