"Энтони Фруин. Месть Скорпиона " - читать интересную книгу автора

понимают.
Он подумал, что разумнее будет прикрыть пистолет. Пошарил рукой у себя
за спиной, нащупал карту Занета и прикрыл ею оружие. Теперь он в
безопасности. Сидит себе, скучает.
Малкольм остановился на верхней ступеньке, ведущей в подвал, и
огляделся. Пошел вниз, урод! Пошел! Шевели ногами, или я прострелю тебе
голову!
Малкольм сделал несколько шагов по ступенькам, спустился и исчез из
виду.
Сид улыбался. Он был доволен демонстрацией собственной силы. Очень
доволен.
Теперь можно и подождать.
Дождаться, когда он вернется и доложит, что там и как. Посижу здесь, не
высовываясь, и подожду. Прекрасный денек. Сижу себе, дышу воздухом.
Сид снова начал напевать.
Потом он сунул руку в карман и достал несколько упаковок с таблетками.
Он не знал, что это за таблетки, но собирался проглотить по нескольку из
каждого флакона - на всякий случай. Он запил их из уже открытой банки колы,
оставленной Малкольмом в пластиковой подставке, державшейся на присоске на
приборной доске.
Сид продолжал мычать, улыбаясь и время от времени поглядывая на улицу.
Уж показал так показал я этому задроту Малкольму, кто в доме хозяин,
да? Показал так показал.
Да уж. Запомнит.
Потом вдруг Сид перестал напевать и побледнел как мел.
Он начал дрожать и потеть.
Его идиотский, полубезумный наезд на Малкольма, то, что он отослал его
так грубо и бездумно, вытеснило из его поля зрения ставший теперь абсолютно
очевидным факт.
Он остался один.
Один.
Он сидел один и был теперь уязвим, был почти совершенно незащищен. Да,
у него был пистолет, но...
Сид был один.
Как он мог быть таким кретином? Таким идиотом? Как он мог допустить
подобный исход?
Зачем нужно было отсылать Малкольма именно теперь, именно в эту минуту?
К чему было так дергаться, спешить? Нет, в старое доброе времечко он так бы
не поступил. Он был бы куда более осторожен, предусмотрителен, терпелив. Он
бы не стал зря шуметь и размахивать пистолетом... Спланировал операцию
по-военному, во всех деталях. И провел как следует.
Но все пошло наперекосяк.
И он остался один.
Дрожь усиливалась. Его уже буквально трясло. Трясло, как его покойную
бабушку, страдавшую болезнью Паркинсона. Это были настоящие конвульсии.
И он потел.
Он был весь мокрый, словно только что из душа.
Страх парализовал его.
Паника. Паника.
Он закричал.