"Николай Фробениус. Другие места" - читать интересную книгу автора

протестовали против того, что я их снимаю. Отец не любил смеяться, он
нервничал перед объективом, и я, зная это, не раз пользовался его слабостью,
чтобы посмеяться над ним. Но сейчас он покорился, и, думаю, ему это даже
нравилось. И тут я сообразил, что он стоит спиной ко мне. А это уже совсем
другое. Когда тебя снимают со спины. Разумеется, это совсем другое.
И все-таки мне хотелось снять их. Как они прислонились друг к другу. Их
плечи. Затылки.
Покой.
Темно-красное солнце.
Море играло красными бликами и стальными разводами. Солнце медленно
ушло за горизонт, изображение подернулось пеленой, контуры стерлись, и кадр
превратился в темный четырехугольник. Осталось только море, прекрасный
водный простор (как в документальном фильме об океане).
В детстве я фантазировал, что на дне, под водой, существует безмолвный
мир. До того как люди стали тем, что есть, всюду царила тишина. Мы были
немыми рыбами с умными глазами. Наши тела были покрыты множеством маленьких
дырочек, через которые мы дышали. Мы плавали под водой и пожирали друг
друга. Эта мысль пленяла меня, но я никогда никому о ней не говорил.
(Почему?) Я опустил камеру. Убрал ее в футляр. Потом подошел и молча встал
рядом с ними. Отец улыбнулся.
- Ну и как, красиво мы получились? - шутливо спросил он, но все равно
тут же смутился.
Я вдруг растерялся, как будто он сказал что-то из ряда вон выходящее,
что-то для меня неожиданное, и теперь я не знал, что на это ответить. Я
кивнул и засмеялся деланным смехом.
Отец похлопал меня по руке.
Самой разговорчивой у нас была мама, обычно она болтала без умолку, но
сейчас мы все молчали. Не шевелясь, смотрели в темную даль и молчали.
Когда-нибудь мы вспомним о том, как стояли на палубе и, не говоря ни слова,
смотрели на явленное нам банальное клише солнечного заката. Вспомнить об
этом будет приятно. Может быть, это лучшее из всего пережитого нами вместе,
думается мне теперь, хотя кто знает...
Начав писать, я решил особо не распространяться. Ограничиться самым
необходимым. Только тем, из чего можно извлечь хоть какой-нибудь смысл. Не
больше. Только самое необходимое. Я просто изложу факты, думал я, этого
хватит. Решить-то решил, а делаю все наоборот. Но я исправлюсь.
Я встаю рано и сажусь писать. Прожив в Копенгагене всего несколько
месяцев, я начал просыпаться слишком рано. Тихо в спальне, тихо на улице. Я
лежу и думаю. Потом встаю, ухожу в другую комнату и сажусь за письменный
стол - мне невыносимо лежать и прислушиваться к сонным звукам в спальне. Это
мне что-то напоминает. Не могу точно сказать, что именно, но думать об этом
мне невмоготу. Я ухожу в другую комнату. И там, у письменного стола, за
которым я однажды сидел, не зная, чем бы заняться, мне пришла в голову мысль
что-нибудь написать. Написать что-нибудь на чистом листе, заполнить знаками
монитор компьютера. Все вышло случайно, у меня не было никакого плана, и я
записал здесь все это в том порядке, в каком оно приходило мне в голову.
Писать меня заставили невнятные звуки, издаваемые людьми во сне,
закипавшее во мне раздражение. Хотел бы я знать, почему эти невнятные звуки
так раздражают меня, почему спящий город для меня хуже чумы. Я пишу, чтобы
отделаться от этого раздражения, и, когда остальной мир проснется,