"Макс Фриш. Назову себя Гантенбайн" - читать интересную книгу автора

Не знаю, о чем я думал, когда с погасшей трубкой во рту и
небрежно-спокойно - не устало, но небрежно, - держа, правда, на баранке
обе руки и внимательно глядя вперед, но мыслями где-то в другом месте, вошел
в поворот, не думая о возможности внезапного гололеда. (Может быть, я думал
о вечере у Бурри.) Я не превышал шестидесятикилометровой скорости, как
подтверждают свидетели, и на всем пути до сих пор не было гололеда, ничего
похожего па гололед. (Может быть, я думал о приглашении в Гарвард...)
Теперь снег перестал идти.
Я пью вишневку.
Как всегда, когда что-то случилось, я удивляюсь, как это мне в голову
не пришло, я смущен, словно действительность раскусила меня или поняла не
так; окруженный свидетелями, я вдруг стою па деревенской площади, и,
наклоняясь, чтобы посоветоваться с механиком, который подлез под машину, я
уже признал, что это я, не кто иной, как я, чуть не задавил дюжину бернских
школьников. Я смотрю на них, на детей, по-зимнему краснощеких, с флажками
пара изо рта на холодном воздухе: они живы. Случись это на самом деле, мне
показалось бы все в точности столь же невероятным; я был бы тот же, что и
сейчас, и не тот же, не тот, кого сейчас окружает дюжина бернских
школьников, они глазеют, болтают, живут, свидетели аварии такого-то числа, в
таком-то месте, счастливые происшествием, веселые, пока не раздается звонок
из их школы... Я заказываю вторую рюмку вишневки.
Десять часов, вторник, число такое-то...
Вот уже час возятся они с машиной, которая не моя; мальчишки-школьники
догадались: деформировалась ось, прогнулся обод, подшипник тоже, наверное,
надо сменить. Я мало что в этом понимаю. Мысль, что придется заночевать
здесь, меня пугает, притом это приличная сельская гостиница. Я все еще не
снял пальто, сижу и пытаюсь читать газету (можно и поездом поехать, чтобы не
ночевать здесь;
221
расписание, местное сообщение, висит у двери в уборную), посасываю
трубку, в то время как в Алжире (я читаю) пытают...
Это то, что происходит на самом деле.
Когда я снова читаю, что делается в Алжире или еще где-нибудь, и когда
я на несколько мгновений представляю это себе, ничего другого не существует
и выдержать то, что представляешь себе, трудно. И я готов на любые действия.
Но я сижу здесь, читая старую газету, и выдерживаю. Бездеятельно... Я
дожидаюсь запасных частей для машины, которая не моя.
Уже это воспоминание:
(в то время как в Алжире пытают.)
холодный и сухой снег, он не залеживается на покрытии дороги, снег
легкий и похожий на пыль, взвихривается за каждой проезжающей машиной,
посредине дорога была большей частью без снега, серая и сухая, и лишь по
обеим сторонам лежал белый покров, покуда не проезжала следующая машина:
достаточно было воздушной струи от медленного велосипеда, чтобы взметнуть
его и уложить другими оборками. Я почти не делал обгонов. Даже вне
населенных пунктов я редко ехал быстрее восьмидесяти. Это было в черте
населенного пункта, я это видел, хотя под упрямое качание "дворника" думал о
другом, мои глаза видели это, и нога моя убрала газ, и находчивости, часто
уже граничившей с чудом, я отнюдь не утратил, когда почувствовал сперва по
баранке, потом собственным телом, что машину заносит. Нога моя не нажала на