"Давайте напишем что-нибудь" - читать интересную книгу автора (Клюев Евгений Васильевич)

ГЛАВА 5 Начало возникновения конфликта

Забегание вперед тоже хороший прием. Он ставит читателя в тупик, сроки пребывания в котором, разумеется, зависят от автора. Иногда авторы предпочитают, чтобы читатели находились в тупике постоянно. Но это уже садизм, а садизма мы давайте не любить. Пусть глумление над читателем все же имеет границы. Помучить его страницах на десяти-двадцати, конечно, не преступление, но потом уже полагается перестать – хватит и того, что в скором времени так и так предстоят ему новые мучения, вот только о том, когда они начнутся, он, разумеется, пока ничего не знает. И не узнает. Ибо мучения призваны заставать читателя врасплох – причем настолько врасплох, чтобы он от них столбенел. Наша цель ведь какова, если вспомнить? Наша цель – заморочить читателя, а это значит, что каждая очередная ситуация должна вырастать неизвестно откуда! Для этого автор и забегает вперед: читателю ведь неведомо, что там, впереди…

Стало быть, заглянем вперед и увидим в отдалении весьма и весьма печальную ситуацию.

В этой печальной ситуации находится Деткин-Вклеткин. Очутиться в одних трусах посередине Северного Ледовитого океана, сами понимаете, не слишком-то весело: особенно если ползаешь по льду на голом брюхе. Впрочем, непосильные физические нагрузки, как все мы прекрасно знаем, помогают живому организму выстоять в экстремальных условиях. Неудивительно, что Деткин-Вклеткин выглядит довольно-таки бодро! Правда, ему трудновато выдерживать положенную траекторию, поскольку дует сильный ветер… Данный сильный ветер постоянно сдувает выложенные по снегу спички и носит их над бескрайним Северным Ледовитым океаном. От чего линия из спичек, которая в принципе должна быть непрерывной, то и дело прерывается…

Деткин-Вклеткин страдал. Несовершенство линии терзало его аккуратную душу. Приходилось то и дело возвращаться назад и воспроизводить утраченные фрагменты Окружности заново. Правда, руки уже отказывались служить Деткин-Вклеткину. И ноги отказывались, и некоторые из внутренних органов – тоже, хоть последние и не принимали непосредственного участия в построении Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Утраченные фрагменты, конечно, кое-как восстанавливались… с колоссальным трудом и, скорее всего, не вполне правильно: во всяком случае, они не монтировались в уже проложенную траекторию – волей-неволей Деткин-Вклеткин постоянно менял ее и поэтому очень давно уже не был уверен в том, что движется в нужном направлении. Однако проверить себя он не мог, поскольку сильно удалился от исходной точки на окраине материка и потерял ее из виду много месяцев тому назад.

– Деткин-Вклеткин, – не унималась какая-то странная штука на его груди, – определите свое местоположение в пространстве, Вы вышли из-под нашего контроля!

Но Деткин-Вклеткину не хотелось ни с кем разговаривать – тем более с этою штукою. К тому же, у него замерзли губы. И он носился по ледяной пустыне молча – не будучи в силах справиться с разгулявшимися стихиями. Хуже всего было то, что Деткин-Вклеткин отнюдь не был уверен и в целостности линии на давно пройденных и неоднократно реконструировавшихся участков пути: может быть, все его спички опять разлетелись и труды Деткин-Вклеткина вообще пошли насмарку. Однако ничто не могло заставить его вернуться к началу – сердце звало вперед, и там, впереди, слышал он архангельские трубы. О том, что это за трубы, автору придется (если, конечно, придется) сообщить не сейчас, а чуть позднее: из все той же писательской подлости, свойственной каждому, кто занят подобным трудом.

Стало быть, не будем торопить события – тем более что прокладывать линию из спичек по Северному Ледовитому океану есть дело многих лет, так что… может быть, когда миссия Деткин-Вклеткина закончится, он сделается стариком – и даже глуховатым стариком, по каковой причине архангельских труб уже не услышит вовсе. Впрочем, что ж сейчас гадать: пока перед нами ледяное безмолвие и Деткин-Вклеткин на скованной льдом поверхности океана – точка, не заметная глазу. Этакий му-ра-вей.

Муравей еще немного подтянул невероятных размеров воз, нагруженный спичками. С каждым шагом воз становился тяжелее, словно спичек в нем не только не убавлялось, но, наоборот, прибавлялось, причем со страшной, как смерть, силой. Хотя, по мнению Деткин-Вклеткина, коробков тысячу он уже должен был извести. Впрочем, и этого сказать определенно Деткин-Вклеткин не мог: то и дело принимался валить обильный снег, который тотчас же засыпал спички. С одной стороны, это сбивало с толку, но, с другой, вселяло (правда, тут же и выселяло обратно) надежду, что под толщей снега спички будут целее. Думая только о последнем, Деткин-Вклеткин удовлетворенно крякал, верша свой труд.

Он крякал так громко, что шальной выстрел оборвал его и без того короткую жизнь. Наверное, какой-нибудь случайный охотник принял его за утку – тут и застрелил.

Бодрой походкой спортсмена-любителя Случайный Охотник подошел к стремительно посиневшей тушке Деткин-Вклеткина, ощупал ее и сказал:

– Фиговая утка. Без крыльев и голая.

Связав Деткин-Вклеткину твердые ножки, он огляделся вокруг:

– Как бы мне съесть-то тебя половчее…

Тут он и обнаружил воз со спичками.

– А ничего себе костерок будет! – заранее восхитился Случайный Охотник и, подтащив добычу поближе к возку, схватил один из коробков.

Стало быть, что же у нас тут получается…

Плачь, читатель! Рыдай! Правильная Окружность из спичек построена не будет. Даже если как следует подогнать друг к другу прочие ее фрагменты, мы в лучшем случае получим только дугу. На участке Деткин-Вклеткина – провал, разрушающий грандиозный замысел человечества. А наше художественное произведение подходит, таким образом, к концу, поскольку дальше все уже неинтересно. Что толку следить за построением линии на других участках, если ни во что целое участкам этим соединиться отныне не суждено? Плачь, читатель! Рыдай!

Примем с тобой участие в пиршестве на природе, затеваемом Случайным Охотником. Съедим Деткин-Вклеткина, съедим нежнейшее его тело, вскормленное духовною пищей, и возблагодарим выдающихся художников, музыкантов и поэтов всех эпох. Именно благодаря им мясо Деткин-Вклеткина по своим питательным и вкусовым качествам… э-эх, да что там говорить! Пируй, читатель: Деткин-Вклеткин угощает собою всех.

…Сейчас, сейчас. Случайный Охотник найдет под снегом какую-нибудь металлическую жердь, привычно обратит ее в шампур, укрепит шампур над возком со спичками, чиркнет раз, чиркнет два – и начнет вращать Деткин-Вклеткина над пламенем своего «костерка».

– Что это? – спросит Одинокая Женщина, заблудившаяся в снегах.

– Жаркое, – ответит Случайный Охотник Одинокой Женщине, – и ничего не сможет добавить к этому: даже мы ведь не знаем, кто такой или что такое этот Деткин-Вклеткин, – ничего определенного о нем не говорилось. Может быть, он барашек – барашков ведь зажаривают на костре! Или не барашек – как знать? Я, во всяком случае, не возьмусь утверждать, что он барашек, хотя и утверждать, что не барашек, тоже не возьмусь.

А Случайный Охотник уже нашел жердь, пригодную под шампур: именно такие жерди чаще всего и зарыты в снегу на поверхности Северного Ледовитого океана. Уже через мгновение он за ручки и ножки привяжет к этому шампуру Деткин-Вклеткина… нет, невыносимо!

Невыносимо! Вытри слезы, читатель, довольно рыдать! Не дадим умереть Деткин-Вклеткину. В конце концов, умирать ему или не умирать – это от писателя зависит. Тем и хороша литература, что она обратима. Жизнь необратима, а литература – вполне и вполне! Тут можно и вовсе убить героя на заплаканных глазах читателя, а потом просто забыть об этом неприятном инциденте и в дальнейшем – к вящему изумлению воспринимающих субъектов – пользоваться тем же героем, как если бы он был живым. А можно даже убивать героя каждую минуту – убивать, убивать, убивать! – и пусть читатель думает, что давно уже имеет дело с трупом, ан нет: впоследствии окажется, что все это время герой жив-здоров, а читатель дурак дураком, вот!

Приятно, когда путь открыт во все стороны и когда нет ничего окончательного. Обратимся же к крякающему Деткин-Вклеткину и Случайному Охотнику, выходящему из метели. Дадим ему возможность еще раз вскинуть ружье, а вот выстрелить уже не…

Да что ж это такое! Случайный Охотник стреляет молниеносно, как индеец сиу, – Деткин-Вклеткину крякнуть от души не дает…

И Деткин-Вклеткин опять мертв – что за наваждение! Он умирает просто как заведенный… Похоронить дурачка тут в снегу – и дело с концом, чтобы не лез под дуло! Впрочем, если его похоронить, надо будет замену ему придумывать, а это себе дороже. Так что давайте-ка мы все-таки сохраним Деткин-Вклеткина как он есть: подобно Бхагават-Гите – как она есть.

И вернемся, значит, опять к тому месту, где Деткин-Вклеткин крякает. Пусть уж он лучше тогда не крякает, что ли, а то у этого Случайного Охотника на уток, видимо, особенно глаз наметан… застрелит Деткин-Вклеткина в третий раз – и вся тебе Бхагават-Гита!

Предложим Деткин-Вклеткину выражать свое удовлетворение каким-нибудь иным способом – есть ведь множество способов выражать удовлетворение. Например, почесывая живот или потирая руки. Пусть Деткин-Вклеткин потирает руки: за это ведь не убивают?

– Нет ли здесь какой-нибудь утки, которая крякала бы? – спрашивает Случайный Охотник, с отвращением глядя на потирающего руки Деткин-Вклеткина.

Пожав голыми плечами, тот перестает потирать руки и продолжает выкладывать спички из коробка – одну за другой. Случайный Охотник без интереса наблюдает за этой интересной процедурой. Потом мечтательно говорит в пространство:

– Вот если бы здесь была какая-нибудь утка, которая крякала бы, я бы застрелил ее шальной пулей и съел!

…Деткин-Вклеткин взял с возка новый коробок. Случайный Охотник подошел к Деткин-Вклеткину и потрогал его лысую голову. Голова оказалась твердой, как тыква.

– Вы сумасшедший? – поинтересовался Случайный Охотник.

– Нет, – ответил Деткин-Вклеткин.

– Правда? – не поверил Случайный Охотник.

– Верьте мне, как себе самому!

– Чего это ради – как себе самому? – подозрительно спросил Случайный Охотник, видимо, не желая уподоблять себя Деткин-Вклеткину, и объяснился: – У Вас голова твердая, как тыква.

– Если голова твердая – так уж сразу и сумасшедший? – рассмеялся Деткин-Вклеткин. – Просто голова задубела от холода. У Вас тоже, небось, задубела.

Случайный Охотник потрогал свою голову, подсунув палец под ушанку, и ответил:

– Моя не задубела. Я в шапке.

Деткин-Вклеткин в первый раз поднял глаза и посмотрел на Случайного Охотника.

– И впрямь в шапке, – удивился он. – Дайте ее мне и идите в теплые страны, где шапка не нужна.

– Идите сами туда! – посоветовал Случайный Охотник. – Тем более что Вы голый.

– Мне нельзя. Я должен быть здесь: это мой участок.

– Вы прямо как участковый врач, – усмехнулся Случайный Охотник и взял с возка коробок спичек.

– Стойте! – взревел участковый врач. – Варвар!

Случайный Охотник выронил коробок, а Деткин-Вклеткин, ловко подхватив его на лету, водворил предмет на прежнее место. – Ни одна спичка не должна быть истрачена не по назначению.

– Я по назначению хотел! – озадачился Случайный Охотник. – Огонь зажечь….

– Эти спички имеют другое назначение. – И Деткин-Вклеткин, для начала подробно объяснив свое отличие от участкового врача, поведал Случайному Охотнику все, что знал о Правильной Окружности из спичек. Тот слушал внимательно, а в конце рассказа погрустнел и, еще раз потрогав лысую голову Деткин-Вклеткина, сказал:

– Мда.

– Помогите мне! – попросил Деткин-Вклеткин.

– Врач, исцелись сам! – провозгласил Случайный Охотник, но тут же испуганно зажал себе рот прикладом ружья и стал удаляться – на цыпочках и с незакуренной сигаретой во рту.

– Остались бы! – жалобно сказал ему вслед Деткин-Вклеткин, презирая себя за эти слова.

– А спичку дадите? – воспользовался его мгновенной слабостью Случайный Охотник. – Тогда бы я еще посмотрел…

– Спичку не дам, – твердо ответил Деткин-Вклеткин, и на глазах его блеснули скупые слезы голого мужчины. – Вы… Вы просто чудовище! А если именно этой спички не хватит для построения Правильной Окружности и человечеству придется отказаться от самой грандиозной своей идеи – потакая Вашим дурным привычкам? Вам от этого как будет?

Случайный Охотник, не задумываясь, ответил:

– Мне от этого никак не будет. Мне до человечества дела нет. Потому что я Случайный Охотник. А Случайный Охотник – это Вам, обнаженный человек, не хухры-мухры.

– Хухры-Мухры… – повторил Деткин-Вклеткин и ухмыльнулся. – Кто такой Хухры-Мухры?

– Эскимос один. Из юрты. Мохнатый и ограниченный человек. Говорит, что он волк, но, по-моему, врет. Волка можно убить дробью. А его нельзя. Его дробью можно только ранить. Я ранил его два дня назад в голову. Теперь он ничего не соображает, зато много воображает. Я перестал с ним общаться, потому что он все время воет и говорит, что это от боли. Я ему не верю.

– А я верю! – пламенно воскликнул Деткин-Вклеткин. – Надо верить! Без веры нельзя жить. Вера придает сил.

– У меня и так много сил, – похвалился Случайный Охотник. – Если я захочу, я даже могу скрутить Вас в бараний рог.

– Молодец! – похвалил его Деткин-Вклеткин. – А я бы Вас не смог…

– Это потому что Вы слабак, – сказал Случайный Охотник и плюнул в его сторону. – Я не люблю таких, как Вы.

– За что? – поинтересовался Деткин-Вклеткин.

– За эту их слабость! – с радостью пояснил Случайный Охотник.

Деткин-Вклеткин задумался и, наконец, осторожно, но твердо произнес:

– В их слабости их сила. Они соль земли. У них мощный интеллект. Их дух летает высоко. Они наша опора.

– Мы сейчас о ком говорим? – уточнил Случайный Охотник.

– Обо мне и мне подобных, – признался Деткин-Вклеткин. – Это мы соль земли и наша опора. Вы обязаны уважать нас за то, что у нас мощный интеллект и дух наш летает высоко. В то время как у Вас хилый интеллект и вообще нету духа.

– Чего нет, того нет, – сокрушился Случайный Охотник. – Я тупой и низкий человек. Но могучий.

– Могучий, – согласился Деткин-Вклеткин. – Тогда, думаю, это Вы должны везти на себе воз со спичками. Мне тяжело. Я слабый и голый.

– И повезу! – воодушевился Случайный Охотник, приблизился и охотно впрягся в воз, мимолетно осведомившись: – А почему Вы голый и всегда ли Вы были голым?

– Голый я потому, что раздал всю свою одежду людям. Но таким я был не всегда. В последний раз у меня была шуба. Только я выбросил ее перед самой отправкой сюда, поскольку она была женская: мне это претило. То есть сначала не претило, а потом сразу стало претить.

– Понятно, – отозвался Случайный Охотник. – Многим претило бы: не каждый ведь женщина. Я, например, тоже не женщина. Что ж мне теперь – умереть и не жить?

– Почему? Живите! – распорядился Деткин-Вклеткин. И вспомнил: – Кроме того, меня могли послать на юг, где шубами не пользуются. Но я сам попросился сюда – сюда меня и послали. Первое, что я сделал перед отъездом, – выбросил шубу, потому что как раз в этот момент мне стало претить, что она женская. Вам что претит?

– Когда что… – подумал и сказал Случайный Охотник. – Чаще всего, когда мною распоряжаются – как Вы сейчас. Это противно.

– Противно, – согласился Деткин-Вклеткин. – Я расскажу Вам одну историю. Бросьте, пожалуйста, мне еще один коробок: мой уже пустой. Спасибо. Так вот… Однажды я сидел на брегах Невы, где, может быть, родились Вы…

– Я родился над Волгой и Доном, – поправил его Случайный Охотник и добавил: – Очень курить хочется. А спичек у меня нет.

– И у меня нет – лишних, – строго сказал Деткин-Вклеткин. – Однажды я сидел на брегах Невы, где, может быть, родились Вы…

– Я родился над Волгой и Доном, – напомнил Случайный Охотник.

– Хорошо, хорошо! – нетерпеливо отмахнулся Деткин-Вклеткин. – Вы все время мешаете мне рассказывать. Опять повторяю: однажды я сидел на брегах Невы, где, может быть, родились Вы…

– Да нет же, – сделал последнюю попытку Случайный Охотник, но Деткин-Вклеткин, не обращая больше на него внимания, наконец продолжил:

– …и вот я услышал возглас «Марта!» – и увидел девочку в трусиках горошками. Она бежала по песку. Через много лет я понял, что люблю ее. Тогда я отправился в путь и нашел Марту, но ею уже распоряжался – вроде как я Вами – один человек: он держал Марту под руку и был без брюк. А я в тот момент сидел на улице в урне вообще в одних трусах – и мне было стыдно выйти, потому что я явно проигрывал перед этим человеком в глазах Марты: у того была рубашка с галстуком и пиджак, и ботинки с носками… У меня же были, как я уже сказал, одни трусы и еще женская шуба была. Правда, она тогда еще подходила мне по фасону, размеру, цвету и возрасту, но дело не в этом… Дело в человеке, который увел Марту под руку в свой дом. Я крался за ними и дежурил возле дома того человека, потом опять крался по улице до вокзала, где они сели в поезд… Я прицепился к поезду сзади и приехал в Змбрафль… это название одного города в мире. Там какою-то собакой мне было велено отправиться сюда… нет, сначала я сам Северный Ледовитый океан выбрал, собака уже потом меня записала. А Марта опять осталась с тем человеком, который, наверное, распоряжается ею. Правда, она бросила на меня взгляд – один-единственный, но мне показалось, что душа ее вздрогнула. Теперь я не знаю, где она… Так вот и бывает, когда один человек начинает распоряжаться другим – как я Вами. Запомните это. И дайте мне еще один коробок, пожалуйста.

– Я могу воспользоваться спичкой оттуда? – без надежды спросил Случайный Охотник.

– Ни в коем случае.

Случайный Охотник вздохнул во всю мощь своих здоровых легких и, передавая нетронутый коробок, заметил:

– Надо было бороться за свое счастье, а не пассивно ждать. В вопросах любви требуется напор. Иначе Вы так и останетесь на задворках жизни. Вам следует бросить этот воз со спичками посреди ледяной пустыни и отправиться на поиски своей судьбы.

– Зачем?

– Чтобы найти Марту и прижать ее к себе.

– Как это – прижать к себе? – с интересом осведомился Деткин-Вклеткин.

– Вот так, – показал Случайный Охотник и до хруста сжал Деткин-Вклеткина в объятиях.

– Не уверен, что так надо, – встряхнувшись, сказал Деткин-Вклеткин.

– Иначе она не станет навеки Вашей, – предупредил Случайный Охотник.

– Она давно уже навеки моя, – декларировал Деткин-Вклеткин.

– Пустые слова! Как же она Ваша, когда ею распоряжается человек без брюк?

Деткин-Вклеткин загадочно усмехнулся. Потом сказал:

– Я тоже, между прочим, без брюк и тоже распоряжаюсь Вами, но из этого никак не следует, что Вы – мой.

– Она хоть знает о Вашем существовании? – проигнорировав слишком сложное для него последнее умозаключение, спросил Случайный Охотник.

– Скорее всего, нет. Потому что… когда ее позвал кто-то в тот день, на брегах Невы, она поспешила на зов и не заметила меня. Я незаметный.

– На Вашем месте, – вздохнул Случайный Охотник после продолжительного молчания, – я все-таки не стал бы утверждать: «Она навеки моя».

– На моем месте Вам не бывать, так что оставьте свои иллюзии раз и навсегда. На этом месте уже нахожусь я – и с места этого не сойду, пока жив. Так что напрасно Вы размечтались.

– А долго Вы еще собираетесь жить? – без любопытства спросил Случайный Охотник.

– Лет тридцать-сорок, – признался Деткин-Вклеткин. – Правда, у меня тоска.

– Тогда на тридцать-сорок Вас не хватит, с тоской-то… Впрочем, Вы какой-то мистик, – вздохнул Случайный Охотник, а Деткин-Вклеткин остановился в задумчивости, глядя вблизь.

– Эта юрта, – указал он на обозначившееся перед ними строение, – стоит прямо на пути моего поступательного движения. Придется снести ее. – Деткин-Вклеткин поскреб голову. – Чья это юрта?

– Хухры-Мухры… Эскимоса, который воет. Вслушайтесь.

Деткин-Вклеткин вслушался. Вслушавшись, он действительно различил вой – правда, очень тихий.

– Если мы снесем его юрту, он обидится и умрет, – предупредил Случайный Охотник.

– Сожалею, – безжалостно поддержал Случайного Охотника Деткин-Вклеткин. – Но иного выхода у нас нет. Юрта стоит прямо на пути лучших умов человечества и препятствует историческому прогрессу. Придется возложить юрту на алтарь человечества. Сносите.

– Почему я? – возмутился Случайный Охотник.

– Потому что Вы сильны и одеты, а я слаб и гол как сокол.

Случайный Охотник пристально взглянул на Деткин-Вклеткина, будто увидев его в первый и последний раз в жизни.

– Лучше я тогда разденусь и тоже буду гол как сокол, чем такое зверство.

– А силу свою куда денете?

– Силу? – Случайный Охотник всерьез забеспокоился. – Силу… потеряю! Изнемогу – и потеряю. И стану слабее Вас. Надевайте мою одежду – и сносите юрту. – С этими страшными словами Случайный Охотник выпрягся из воза.

– Что Вы собираетесь делать? – поспешно спросил Деткин-Вклеткин.

– Изнемогать. Путем долбления льда.

– Тут вечная мерзлота, – напомнил Деткин-Вклеткин.

– Отлично. Значит, вечно долбить буду. Лишь бы юрту не сносить. Мне жалко Хухры-Мухры. Он не виноват, что оказался на пути исторического прогресса.

Тут Случайный Охотник вынул из кармана долбильный аппарат, положил его на лед и принялся раздеваться, чтобы стать голым. Когда он разделся, оказалось, что не так-то уж он и силен, как хвастался. Деткин-Вклеткин хотел сказать ему об этом, но тот уже с остервенением ушел в свой бесполезный труд.

Тогда Деткин-Вклеткин глубоко вздохнул и, не воспользовавшись бесхозной теперь одеждой, направился к юрте. Вой стал слышнее: он тронул доброе сердце Деткин-Вклеткина своей неподдельной искренностью.

– Мучается! – посочувствовал Деткин-Вклеткин.

– Да бросьте Вы, мучается! – не поддержал его Случайный Охотник. – Подумаешь, дробью в голову получил… Это не беда.

– Вы изверг, – вздохнул Деткин-Вклеткин.

– А вот юрты лишиться в условиях вечной мерзлоты, – продолжал Случайный Охотник, – это беда. Так что изверг-то Вы, друг мой!

Деткин-Вклеткин развел руками:

– Во имя светлой идеи…

– Все преступления совершаются во имя светлых идей! – усмехнулся Случайный Охотник.

– Не смейте употреблять слово «идея» во множественном числе! – Деткин-Вклеткин едва справился с подступившими к горлу, уху и носу слезами. – Думаете, мне как индивиду не жалко его как индивида? Но что значат страдания индивида перед лицом человечества? Ни-че-го! – Он обогнул юрту, подошел к ее пологу, откинул его и властно крикнул внутрь:

– Именем Абсолютно Правильной Окружности из спичек – выходите!

– Чьим именем выходить? – пробитая дробью голова эскимоса Хухры-Мухры высунулась на свет Божий.

– Именем Абсолютно Правильной Окружности из спичек! – строго повторил Деткин-Вклеткин, стараясь смотреть не на израненную голову Хухры-Мухры, а на его холеные руки.

– Я не знаю такого имени, – сообщил тот. – Кто его носит?

– Его еще никто не носит, потому что Абсолютно Правильной Окружности из спичек пока не существует. Но ее время настанет, верьте мне!

– Вот когда настанет, тогда и приходите, – сказала израненная голова. – Иначе странно все у Вас получается: Окружности не существует, а Вы уже говорите от ее имени.

– Я уполномочен! – Деткин-Вклеткин решительно наступил на полог юрты босой ногой.

– Тогда будьте любезны предъявить Ваши полномочия, а заодно и рекомендации. – Хухры-Мухры выражался, как заправский дипломат, все больше и больше удивляя Деткин-Вклеткина – И потрудитесь убрать куда-нибудь босую ногу.

– Рекомендации… – озадачился Деткин-Вклеткин, решив проигнорировать полномочия. – Здесь их может дать только Случайный Охотник: он как раз совсем близко от Вашей юрты.

– Его рекомендации меня не устроят. Он идиот. Прострелил мне голову дробью – и на основании данного факта утверждает, что я не волк. Ну, что Вы на это скажете?

– Я считаю, что Вам не следует спрашивать меня ни о чем, пока я не предъявил рекомендаций, которые бы Вас устроили, – жестоко отомстил Деткин-Вклеткин.

– Резонно. – Хухры-Мухры вышел из юрты целиком. Был он огромный и страшный. Когда он снова завыл, Деткин-Вклеткину сделалось не по себе.

– Мне не по себе, – сказал он. – Не войте.

Хухры-Мухры сразу перестал выть и заботливо поинтересовался:

– Теперь по себе?

– Теперь по себе.

– Вот и ладно. Так… Вы по какому вопросу?

– По вопросу юрту снести, – телеграфно отчитался Деткин-Вклеткин.

Хухры-Мухры подошел близко к лицу Деткин-Вклеткина и ударил по нему.

– Получили? – спросил он, словно бы сомневаясь.

– Получил, – подтвердил ударенный.

– И еще пол#253;чите, – обнадежил его Хухры-Мухры. – Только не сейчас. Сейчас я болею.

– А когда получу?

– Скоро. Сразу как выздоровлю, – пообещал Хухры-Мухры.

– Сколько конкретно еще ждать? – с нетерпением спросил Деткин-Вклеткин.

Хухры-Мухры пожал огромными плечами.

– Может быть, мне сначала снести Вашу юрту? Я вообще-то спешу.

– Не спешите, – отнесся Хухры-Мухры. – Вы прекрасны. А прекрасное должно быть величаво, как сказал Пушкин. Будьте величавы: Вам пойдет!

– Не буду, – отрезал (по сути, даже оторвал) Деткин-Вклеткин и восхитился: – Вы очень эрудированный эскимос.

– Все эскимосы эрудированные, шовинист Вы свинский! – с гордостью за свою народность вскричал эскимос.

– Я не шовинист свинский – я просто не знал, что все эскимосы эрудированные, – оправдался Деткин-Вклеткин.

Тут Хухры-Мухры, кстати уж, полюбопытствовал, чем Деткин-Вклеткину помешала его юрта. Тот ответил, что юрта стоит на пути исторического прогресса.

– Разве путь исторического прогресса пролегает через эти земли?

– Пролегает, – сказал Деткин-Вклеткин.

– Откуда Вы знаете?

– Я сам представляю здесь исторический прогресс.

– Вы? – Хухры-Мухры впервые за все время звонко рассмеялся. – Если бы Вы представляли исторический прогресс, Вы были бы моторизованы и одеты. А Вы пешком и голый. Голые пешеходы не могут представлять исторический прогресс.

– У Вас превратные представления о взаимосвязи между голыми пешеходами и историческим прогрессом, – осудил его Деткин-Вклеткин и подробно рассказал о Правильной Окружности из спичек.

По окончании рассказа Хухры-Мухры опять ударил Деткин-Вклеткина по лицу.

– Вы уже выздоровели? – с радостью спросил тот.

– Да нет, болею, – разочаровал его Хухры-Мухры. – Однако решил превозмочь болезнь, чтобы ударить Вас. Или… или что я должен был делать?! – с отчаянием воскликнул он.

– Не мешать мне снести юрту – это как минимум. Как максимум – помочь мне ее снести.

– А где я буду жить?

– Живите в стороне от исторического прогресса, если не хотите активно содействовать ему. Но не становитесь на его пути: Вас сметут. – Голос Деткин-Вклеткина гневно задрожал.

– Кто сметет? – оторопел Хухры-Мухры.

– Так я же! – напомнил Деткин-Вклеткин, сверкнув двумя очами сразу.

– Вы не сметете, – сказал, как подписал приговор, Хухры-Мухры. – Вы человек мелкий, хотя и говорите убедительно. Но я все равно думаю, что Абсолютно Правильная Окружность из спичек – плод Вашего больного чумкой воображения… – Тут Хухры-Мухры подождал решительного протеста, но такового не последовало, и он спросил: – Каких действий Вы от меня ждете?

– Действий – никаких. Все, что от Вас требуется, – это бездействие. Юрту мне дайте снести, – устало сказал Деткин-Вклеткин, – и довольно уже слов.

– Договоримся так, – вновь обратился к словам Хухры-Мухры. – Вы прол#243;жите свою окружность, не снося моей юрты.

– То есть?

– Все просто. Я откину полог юрты – с нужной Вам стороны, и пусть линия спичек пройдет по полу моего жилища, а потом я откину шкуру с другой, противоположной, стороны – и Ваша линия выйдет наружу, чтобы дальше продолжаться беспрепятственно.

– Это в принципе можно, – кивнул Деткин-Вклеткин, – только создаст Вам массу неудобств. Придется передвигаться по полу юрты очень осторожно, чтобы не нарушить линии, то есть не сдвинуть спичек с места.

– Пусть так, – вздохнул Хухры-Мухры. – Буду передвигаться осторожно. А Вы, в свою очередь, подумайте о том, как рационально то, что я Вам предлагаю. Ведь под прикрытием юрты спички в большей безопасности, нежели под ничем не прикрытым небом. Тут у меня они практически неуязвимы для стихий – только теоретически уязвимы. – Внезапно Хухры-Мухры припал ухом к ледяной пустыне и воскликнул:

– Чу! Я слышу постук!

– Это Случайный Охотник долбит вечную мерзлоту своим долбильным аппаратом.

– С какой целью?

– С целью изнемочь и не иметь физических сил снести Вашу юрту.

– Добрый он человек, хоть и прострелил мне голову дробью… – растрогался Хухры-Мухры, – Среди них, людей, тоже попадаются хорошие – не все такие, как Вы. Мне, старому волку, видней. А в общем-то, надо было, наверное, загрызть Вас. Чтоб неповадно было.

Пропустив это заявление мимо отмороженных ушей, Деткин-Вклеткин принюхался:

– Запах табачного дыма!

– И что? Обычный на Северном полюсе запах… – сказал Хухры-Мухры.

Однако Деткин-Вклеткин одним прыжком переместился на несколько метров и стоял столбом (как дым) возле долбившего лед Случайного Охотника.

– Чем Вы зажгли сигарету, сознавайтесь, ну!

Случайный Охотник так и обмяк в ответ, и даже долбильный его аппарат обмяк…

– Одной спичкой, всего одной спичкой!

– Нашей спичкой? Общей спичкой человечества? – Руки Деткин-Вклеткина повисли, как ноги. – Что Вы наделали! Я ведь знал, я ведь все знал… но я верил Вам. Я же верил Вам, скотина!

Голый, он упал на лед и зарыдал. Случайный Охотник, тоже голый, застенчиво переминался с босой ноги на босу ногу.

– Кто вернет мне эту спичку? Прощай, моя Окружность! Прости меня, о человечество! Я предал тебя! Предал, удовлетворяя порочные склонности этого ублюдка… он, видите ли, курит!

Тут Деткин-Вклеткин впился ногтями в ледяное тело Случайного Охотника и рвал его, крича:

– Где, где она, эта спичка, пусть и обгоревшая… где она?

– Я выбросил ее в снег, как можно дальше…

– Подлец! – Деткин-Вклеткин толкнул Случайного Охотника, и тот недолго думая упал навзничь.

– Может быть, есть еще надежда? – без надежды спросил потрясенный происходящим Хухры-Мухры. – Если, скажем, найти другую спичку… взамен потерянной, а?

– Найти – здесь? – Деткин-Вклеткин окинул взором бескрайние просторы. Потом, собрав всю свою нечеловеческую волю в кулак, он отер этим тяжелым кулаком глаза и строго сказал: – Мне придется вернуться в Змбрафль. За спичкой. Только там теперь спичку и можно раздобыть. – Он пристально взглянул на Хухры-Мухры. – Останетесь за главного. У Вас одна задача – следить за тем, чтобы этот выродок не подходил к возу. Пусть ноги его здесь не будет.

– Куда деть ногу? – деловито осведомился Хухры-Мухры, представляя себе собственные скитания по бескрайней поверхности Северного Ледовитого океана – с оторванной ногой Случайного Охотника в руках.

– Когда я вернусь, – к счастью, не слушая Хухры-Мухры, продолжал Деткин-Вклеткин, – я сочту спички.

– Как та мать в рассказе Льва Толстого, которая перед обедом сочла сливы? – опять блеснул эрудицией эскимос.

– Именно как та мать! – обрадовался удачной аналогии Деткин-Вклеткин.

Внезапно Хухры-Мухры разрыдался.

– О чем Вы? – сухо осведомился Деткин-Вклеткин.

– Я должен… я просто обязан сознаться, что и я виноват перед Вами. Я бы, конечно, не стал сознаваться – какого черта? – но Ваша героическая преданность идее потрясла меня. Так вот… Юрта – это переносное жилище: нет ничего проще, чем сдвинуть ее с места. Простите, что я морочил Вам голову. Я торжественно клянусь, – тут Хухры-Мухры принялся есть снег и съел чуть ли не весь. – Я клянусь, что к моменту Вашего возвращения юрта будет стоять в ста километрах от исторического прогресса.

– Что было, то было… – Деткин-Вклеткин поцеловал Хухры-Мухры. – Вот только боюсь, что, пока Вы тут будете таскаться туда-сюда с Вашей юртой, это чудовище улучит момент и загубит еще, по крайней мере, одну спичку.

– Не бойтесь ничего, ангел мой, – сказал Хухры-Мухры. – Мы, эскимосы, знаем, как обращаться с такими мерзавцами.

– Верю Вам, – присягнул Деткин-Вклеткин. – Не спускайте глаз с этого… человеческого отброса.

И, повернувшись на сорок градусов северной широты, он зашагал в направлении Змбрафля – маленький голый борец за идею.

…До чего же трогательная вышла сцена! Не знаю, как тебя, читатель, а меня поведение Деткин-Вклеткина проняло до слез. Так вот он какой, Деткин-этот-Вклеткин… Что там гвозди! Из него рельсы можно делать… прокатные станы, блюминги и слябинги! Поистине, такие люди – украшение истории человечества.