"Макс Фрай. Русские инородные сказки 2" - читать интересную книгу автора

Шунька почти не спал и практически не ел. Он бегал взад и вперед по своей
невеликой комнате, или подолгу сидел на кровати, обхватив черноволосую
голову руками. К нему заходили какие-то приятели, подбадривали (они видели
Шунькино состояние, но ни один из них толком не понимал, в чем проблема),
пихали пышки и вафли, а потом убегали на залитые солнечным светом улицы. В
свертках с гостинцами Шунька часто находил ободряющие записки. Все записки,
как по уговору, кончались фразой "Шунька, лизни сапог!"
Хорошо им, завидовал Шунька, они тут родились, им все просто. "Шунька,
лизни сапог". Вот так вот возьми и лизни. Делов-то. Хорошо им. Хорошо им.
Хорошо.
Пятница наступила внезапно. Еще накануне, кажется, был вторник, а потом
долго-долго тянулась нуднейшая среда (опять заходил Сенна, опять прибегали
мальчишки, опять "Шунька, лизни сапог", опять сосало под ложечкой и не
моглось есть), а потом бац - и все. Пятница. Приплыли, мрачно подумал
Шунька, надевая чистую рубашку. Что делать, он так и не решил. Ему было
известно, что в случае неповиновения он будет с позором изгнан из Города. Из
своего любимого, такого уже родного, такого близкого и нужного Города. Идти
Шуньке, в случае чего, было абстолютно некуда: ничего и никого, кроме
Города, у него и не было. Был только свой язык, розовый, гибкий и остро
чувствующий вкус. Интересно, какой вкус у сапога. Вкуса сапог Шунькин язык
еще не знал.
По дороге на церемонию Шуньку трясло. Перед глазами плыли чертики и
пятна, горло сжималось, а руки дрожали так, что Шунька сунул их в карманы,
подальше от греха и любопытных взглядов. Ну, в конце-то концов, попытался
успокоить себя Шунька. Две минуты, чего бы там ни было. "Шунька, лизни
сапог!" - весело прокричал кто-то из пробегавших мальчишек: на церемонию шел
весь Город. "Удачи, коллега!", услышал Шунька и обернулся. У его плеча шагал
мудрый печальный Сенна.
Что происходило до того момента, как торжественно запели трубы и
Главный Горожанин величественно вытянул вперед свою правую ногу, блестящую
черной кожей сапога, Шунька просто не помнил. Он очнулся от мычания труб,
вышел вперед (на него все смотрели, и это было ужасно страшно) и подошел к
Главному Горожанину. Тот глядел на Шуньку внимательно и понимающе, никуда не
торопя. От него шло ласковое тепло, как от бабушкиной печки. Шунька
наклонился и тупым взглядом уставился на сияющий чистый сапог. Сапог казался
далеким, как штат Алабама. "Выгонят", тоскливо подумал Шунька, и встал на
колени.
И тут, как только кожа сквозь тонкую защиту брюк ощутила жесткие
неровные камни, Шуньку повело: на глаза налетела пелена ненависти такой
силы, что не было сил дышать. Ненависти на всех и за все: за то, что
придумали дурацкий церемониал, за то, что издеваются, за то, что все рыжие,
как идиоты, за то, что выгонят из его любимого Города, если он не лизнет эту
гадскую ногу, за то, что напридумывали кошмарных сказок и сами в них верят,
за то, что он, Шунька, стоит сейчас на коленях, и никуда - никуда - не может
деться от этого проклятого, проклятого, проклятого сапога. Бешенство
закачало Шунькины плечи стобалльным штормом и от ненависти Шунькина голова
упала вперед. На сапог.
Ах так? Хотите? Без этого невозможно? Шунька высунул подальше свой
неместный, неуместный, неизвестный и ненавистный местным язык и изо всех сил
приложился к блестящему сапогу. Еще раз. Еще. Он лизал тепловатую кожу с