"Дик Фрэнсис. Ради острых ощущений" - читать интересную книгу автора

изобиловали такими высказываниями: "Чаркоул продемонстрировал совершенно
нетипичную для него манеру бега", "казалось, что Радьярд весьма возбужден
своим успехом".
Заметок, где упоминались Чаркоул и следующие три лошади, было
сравнительно мало, но потом кто-то явно догадался прибегнуть к услугам
агентства по сбору информации: я обнаружил вырезки из нескольких дневных,
вечерних, местных и спортивных газет, относящиеся к последним семи случаям.
В самом конце папки с вырезками я наткнулся на средних размеров конверт
с надписью "Дейли Скоуп" 10 июня". Я понял, что это материалы, собранные
беднягой Стейплтоном, и с большим любопытством открыл конверт. Но, к моему
величайшему разочарованию, все вырезки, кроме трех, оказались дубликатами
уже прочитанных мной.
Одна из этих трех была посвящена владелице Чаркоула, в другой
говорилось о лошади (не упомянутой в списке Октобера), которая взбесилась и
убила женщину в паддоке в Картмеле, Ланкашир, третья же представляла собой
большую статью из спортивного еженедельника, подробно рассказывающую о
знаменитых случаях применения допинга и их расследовании. Я прочел все это
очень внимательно, но с минимальным результатом.
После трех суток бесплодных умственных усилий весь следующий день я
провел, бродя по Лондону, с пьянящим чувством свободы вдыхая дымный
городской воздух, часто спрашивая дорогу и вслушиваясь в звук голосов
отвечавших. Пожалуй, Октобер с излишним оптимизмом оценил мое произношение,
потому что еще до полудня два человека опознали мой акцент как
австралийский. Мои родители сохранили английский выговор до самой смерти, я
же в возрасте девяти лет понял, что в школе гораздо лучше ничем не
выделяться, и с тех пор перенял манеру говорить, принятую на моей новой
родине. Теперь уже я не смог бы изменить свою речь, даже если бы захотел, но
чтобы она звучала похоже на кокни, ее явно надо было подправить.
Я двинулся в восточном направлении, задавая вопросы и прислушиваясь к
ответам. Постепенно я пришел к выводу, что если я не буду произносить букву
"эйч" и глотать окончания слов, результат получится вполне сносный. Я
практиковался целый день, и в конце концов мне даже удалось изменить
произношение некоторых гласных. Никто больше не спрашивал меня, откуда я
приехал, что показалось мне признаком успешности моих стараний, а когда под
конец дня я спросил уличного торговца, где мне сесть на автобус в сторону
Вест-Энда, я не уловил особой разницы между своим вопросом и его ответом.
Кроме этого, я сделал одно приобретение - прочный холщовый ремень с
кармашками для денег, застегивающимися на "молнии". Надев его под рубашку, я
спрятал в него двести фунтов: что бы ни случилось, деньги под рукой мне
всегда пригодятся.
Вечером, со свежей головой, я попытался подойти к проблеме допинга с
другой стороны. Было ли у этих одиннадцати лошадей что-нибудь общее? Ответ
напрашивался вполне определенный: нет. Все они обучались у разных тренеров,
принадлежали разным владельцам, и жокеи на них ездили разные. Единственное,
что их объединяло, это то, что у них не было ничего общего.
Я вздохнул и отправился спать.

Теренс - слуга, с которым у меня установились сдержанные, но
определенно дружеские отношения, - разбудил меня утром четвертого дня, войдя
в мою комнату с завтраком на подносе.