"Дик Фрэнсис. Осколки" - читать интересную книгу автора

обо всем, что узнал вчера и позавчера в Линтоне и Бристоле, и, как и
профессор Лоусон-Янг, гадая, по-прежнему ли похищенные доктором Форсом
уникальные данные находятся у него.
Строго говоря, какое до этого дело провинциальному стеклодуву? Однако
подживающая ссадина на подбородке напоминала о том, что не все с этим
согласны.
Опять же, строго говоря, погибшему жокею до этого тоже никакого дела не
было - однако же его жену и детей отравили усыпляющим газом и стащили у них
все видеомагнитофоны.
Профессор рассчитывает на мои дедуктивные способности. Однако, на мой
взгляд, он ставит последнюю рубашку на лошадь, которая сойдет с дистанции,
как сказал бы Мартин.
Эта охота за пропавшей кассетой начала мне напоминать блуждание в
звездообразном лабиринте, все коридоры которого заканчиваются тупиком.
Однако профессор был убежден, что один из коридоров в конце концов должен
привести к его сокровищу. Я уже привык считать, что и Ллойд Бакстер, и Эд
Пэйн, и Виктор, и Роза, и Норман Оспри, и Бомбошка, и Адам Форс ни к чему
меня не выведут. Однако теперь, обдумывая все, что они говорили и делали, я
пришел к выводу, что профессор был прав: если получится отбросить ложь, то,
что останется, действительно будет правдой.
Куда больше времени и умственных усилий понадобится на то, чтобы
проверить предположение профессора: если включить икс-фактор во все мои
неразрешимые загадки, все концы должны сойтись.
Несмотря на то что я явился в мастерскую за полчаса до обычного начала
рабочего дня, Гикори оказался уже там. Он упрямо пытался сделать идеальную
яхту. Он сделал яхту покрупнее и пустил вдоль мачты красные и голубые
полоски, так что вещица сделалась ярче и веселее.
Я поздравил его с удачей. Гикори пренебрежительно фыркнул в ответ. Я
подумал о том, скоро ли его солнечный нрав разразится бурей, и от души
понадеялся - и ради него самого, и ради блага всей нашей маленькой
команды, - что в ближайшее время такого не случится. Пока что я принялся
прибираться на полках в том конце мастерской, что служил кладовой, а Гикори
установил в печи рабочую температуру - 1800 градусов по Фаренгейту. Надо
отдать Гикори должное: он обращался с полужидким стеклом с той долей
бесшабашности, которая наверняка ему понадобится на пути ко всеобщему
признанию. Про себя я думал, однако, что Гикори навсегда застрянет на
отметке "Очень хорошо" и никогда не добьется "Отлично". В глубине души
Гикори понимал, что способности его ограниченны, и знал, что меня ему не
превзойти. А потому к его нынешней зависти следовало относиться
снисходительно, с мягким юмором - если, конечно, я хотел, чтобы он остался
или, по крайней мере, ушел без особого скандала.
Айриш и Памела Джейн, как обычно, пришли вместе. На этот раз они
ожесточенно спорили о фильме, в котором действовал злой стеклодув. Они
спросили у Гикори, что думает об этом фильме он, втянули его в спор и так
заболтались, что опомнились лишь тогда, когда драгоценная яхта Гикори со
звоном лопнула и разлетелась в куски. Гикори забыл яхту на катальной плите,
и ее внешняя поверхность успела остыть, а сердцевина оставалась раскаленной.
И напряжение, возникшее из-за неравномерного остывания, оказалось чрезмерным
для хрупкого стекла. Осколки разлетелись в разные стороны и попадали на пол.
На лицах моих помощников отразился ужас. Гикори взглянул на часы и