"Фредерик Форсайт. Чудо" - читать интересную книгу автора

"Так точно, сэр".
"Сколько раненых?"
"Около двухсот двадцати, mein General".
"Национальности?"
"Примерно сто двадцать наших ребят, а остальные самые разные. Из
союзников".
"Сколько умерло?"
"Пока что ни один, сэр".
Он долго глядел на меня, потом рявкнул: "Unmoglich!"
- Что значит это слово? - спросил американец.
- "Невозможно, невероятно". Затем он начал обходить ряды раненых.
Вопросов он не задавал, с первого взгляда мог определить серьезность
ранения, шансы на выживание. С ним был падре, прямо посреди двора он
опустился на колени и начал молиться за упокой душ тех, кому предстояло
умереть еще до захода солнца. Фон Стеглиц закончил обход и вернулся ко мне.
Пристально и долго всматривался в мое лицо. Я стеснялся его взгляда,
понимал, что выгляжу просто чудовищно: полумертвый от усталости, весь
забрызган кровью, воняет от меня, как от уличного кота, двое суток во рту не
было ни крошки.
"Вы замечательный молодой человек, - сказал он наконец. - Вы совершили
невозможное. Кстати, вам известно, что мы отступаем?" Я сказал, что уже
понял это. Такие слухи в армии, терпящей поражение, распространяются быстро.
Затем он отдал приказ своим людям. Двор заполнили санитары с носилками.
Забирайте только немцев, сказал им он. А союзники пусть сами позаботятся о
своих. Он ходил вдоль рядов раненых немцев и лично отбирал тех, кто мог бы
перенести долгий тяжкий путь по горным дорогам до Милана, где все они
наконец смогли бы получить надлежащий уход в стационарном госпитале. Тех же
немцев, которые, по его мнению, были обречены и совершенно безнадежны, он
велел санитарам не трогать. И вот он провел этот отбор, и со двора увезли
человек семьдесят. Пятьдесят оставили, и еще остались раненые союзники.
Затем он снова подошел ко мне. Солнце зашло за дома, освещало теперь лишь
вершины гор. В воздухе запахло долгожданной прохладой. Фон Стеглиц утратил
присущие ему деловитость и живость. Теперь он выглядел усталым и
постаревшим.
"Кто-то должен остаться с ними. Может быть, вы?"
"Я останусь".
"Но это означает, что вас могут взять в плен".
"Знаю, сэр, - ответил я. - Я это понимаю".
"Что ж, тогда для вас эта война будет недолгой. Надеюсь, когда-нибудь
встретимся снова, уже на родине".
На том и закончился наш разговор. Он прошел в арку, развернулся и отдал
мне честь. Можете себе представить? Генерал отдает честь капитану. Фуражки
на мне не было, а потому я не мог ответить ему тем же. Так и стоял, и
смотрел на него, а потом он ушел. Больше я никогда не видел этого человека.
Он погиб полгода спустя, в бомбардировке. А я остался здесь, и на руках у
меня было сто пятьдесят раненых, обреченных на верную смерть. Солнце зашло,
на город спустилась тьма, керосин в лампах кончился. Но тут взошла луна. И
вот в свете луны я начал обносить раненых водой. Обернулся и увидел: она
появилась снова.