"Владимир Фомин. Белая ворона (Повесть моей матери) " - читать интересную книгу автора

реальной жизни.
Я пишу "Белую ворону" так же и для автора книги "Человек"
"http:dmitgu.narod.ru", так как увидела в его сволочи-маме самое себя. После
переписки его с моим сыном я узнала, что мое место на виселице. Я согласна с
ним, что мы виновны, и очень сильно, но есть ведь и смягчающие
обстоятельства - та среда, в которой мы росли, те убеждения, которые
вкладывались в наши головы, трусость, данная нам природой, и глупость.
Упрекать человека, что у него нет ума, все равно, что упрекать его в том,
что у него нет ноги, слуха или зрения. Если нет ума, то где взять его? Что
дали, то и взяли. Может, он посмотрит на свою сволочь-маму другими глазами,
и что-то сдвинется в их отношениях к лучшему? А также, чтобы и мне не быть
повешенной. Поэтому я решила в "Белой вороне" написать и о себе, и добавить
к заголовку слова "исповедь матери". Я всегда чувствовала себя тоже "Белой
Вороной", хотя и старалась быть вместе со всеми. Затем решила написать и про
Леню, отца Вовы. Он тоже "Белая Ворона", да и другие мои родственниками в
какой-то степени были "Белыми Воронами". Оказалось, что нас целый выводок.
"Белые Вороны" жили не в вакууме, а общались с другими, нормальными
людьми, которые формировали их и влияли на их судьбу. Следовательно, и о них
надо сказать. Промолчать о своей тридцатилетней деятельности в качестве
врача тоже нехорошо, ведь это половина моей жизни, и тогда к "исповеди
матери" я добавила слова "и врача".
Замысел постоянно менялся, и я растерялась. Мне со школьных лет всегда
было трудно изложить свои мысли на бумаге. Их было очень много, и поэтому я
мыслила не словами, а картинами, образами, которые проносились быстро, как
кадры в кинофильме, и описывать каждую картину словами было нерационально,
занимало много времени. А тут беда - я не могу построить правильно
предложение, не знаю, что делать со знаками препинания, и наступает ступор.
Писать я не могу.
Я в оцепенении тупо смотрела на лист бумаги или в компьютер, и тогда на
меня толпой нахлынули воспоминания, и перед глазами встали ясные,
незабываемые картины детства, юности, такие дорогие, такие милые для меня.
Они ввалились в мое сознание, как непрошеные гости в дом, заняли все
свободное место в комнате и окружили меня плотным кольцом. Они выбежали за
мной на улицу и бежали за мной, как дети за воспитателем и кричали: "И я
хочу, и я хочу... Напиши обо мне... Мы живем в твоей памяти, но ты уйдешь в
могилу, а с нами что будет? Мы хотим жить хотя бы на бумаге, хотя бы в
компьютере". Еще они спрашивали меня: "А сама то ты разобралась, для чего
все это было? Пересмотри еще раз свою жизнь со стороны воспоминаний, подведи
итоги и подумай". Я их гнала, потому что их было очень много, но как
пластинка, которую заело, и она вертится, повторяя одно и то же,
воспоминания кусочками назойливо вертелись в сознании до тех пор, пока я их
не оформляла письменно. Тут же им на смену приходили другие. Теперь они
организованно выстроились в очередь, и я стала записывать их всех почти по
порядку. Другого выхода у меня не было, это было насилие надо мной, насилие
воспоминаний. Вот это все, что заставило меня сесть за несвойственное для
меня занятие.

1. Я стала мамой.

Мой сын Владимир Фомин рождался с 14 на 15 декабря в морозную лунную