"Владимир Фомин. Белая ворона (Повесть моей матери) " - читать интересную книгу автора

хотелось вновь бежать в школу. Очень нравились новые учебники. Я их сначала
обнюхивала, наслаждаясь запахом, рассматривала картинки, листала: хотелось
быстрее все узнать. Как интересны были география, история, естествознание!
Кроме учебников я пристрастилась к чтению художественной литературы,
как пьяница к вину, как наркоман к наркотику. Книги стали неотъемлемой
частью моей жизни. Я читала так, как будто смотрела цветной фильм. Я всегда
видела то, о чем читала: видела ходящих и говорящих людей, четко различала
их лица, обстановку, в которой они жили. И даже фантастический мир,
описанный Александром Беляевым, существовал реально в моем воображении. Мало
того, я сама была активным участником описываемых событий. Я была то в
затерянном мире, то среди индейцев, то на Луне, то с Павкой Корчагиным, то с
Томом Сойером. Подвиги героев молодогвардейцев были мне хорошо знакомы, так
как я совершала их вместе с ними. Я была то Оводом, то Спартаком, и Зоя
Космодемьянская - это я и есть: лучше умереть, чем предать своих товарищей.
В своем воображении я была такой же, как и мои герои, и очень много хорошего
напридумывала о себе в те годы.
Книги я буквально глотала в три - четыре дня. Дочитав до конца, я в тот
же день бежала в библиотеку, чтобы взять новую книгу. Но если вдруг книжка
заканчивалась в выходной день, то наступало тяжелое состояние абстиненции. Я
места себе не находила. Возникало ощущение невосполнимой потери. Но это
только в каникулы. Во время учебы времени днем было меньше, и тогда я читала
по ночам. Когда все спали, я тихонько пробиралась к окну и читала при свете
луны или уличного фонаря или шла в туалет и садилась там на долгие часы.
Если вдруг приходили взрослые, книжка пряталась под рубашку, я начинала
пыхтеть, притворяясь, что у меня запоры.
Периодически мои книжные запои кончались, и реальное счастливое розовое
детство возвращалось ко мне. Я любила свой лес, поля, луга, просторы Волги.
Телевизоров ни у кого не было, радиоприемники - редкость, кино в клубе -
нечасто. Зато у нас было столько всевозможных разнообразных игр на улице, и
настольных игр дома, что мы никогда не скучали, изобретая все новые и новые
игры. Детство у всех нас было действительно счастливым.
Иногда на голубом и розовом небосклоне моего детства, а чаще в юности,
набегали тучки - это мама не понимала меня. Я уходила в лес, и он лечил,
раны заживали быстро. Также запомнилась висящая на стене клуба картина
Айвазовского "Девятый вал", как олицетворение ужаса смерти и бесполезности
борьбы за жизнь перед лицом разбушевавшейся стихии. Так и у каждого будет
свой девятый вал, который накроет с головой и погрузит в черное небытие,
будет у каждого, но не у меня. Я не верила, что когда-нибудь умру. Умрут
другие, но не я. Также я не верила тому, что меня когда-то не было, даже
представить этого не могла, и считала, что я была всегда, только забыла это,
потому что это было очень давно. Ведь не помнила я, как жила на Украине, как
приехала к бабушке, постоянно плакала, просилась на улицу. А когда выносили
на улицу, просилась в дом, как будто кого-то искала, но не находила. Тем
более я могла забыть, что было до этого.
В четырнадцать лет я получила свободу, так как стала жить отдельно от
мамы на частной квартире, заканчивая среднюю школу. Мне давали один рубль на
день, я питалась на 75 копеек, как хотела, а 25 копеек ежедневно изводила на
фильмы. Из школы, не заходя домой, сразу шла в клуб. С хозяйками я быстро
находила общий язык, так как от меня требовалось только, чтобы я не жгла
свет по ночам, и больше никаких указов. Кончились болезни, прекратились