"Любовь Фоминцева. Сунгурская лошадка (Приключенческая повесть) " - читать интересную книгу автора

тридцать метров выше.
И уже не видел мальчик ни звезд, ни костра, ни речки под пологим
берегом. Ему чудилась широченная, как Волга, река, множество озер, заросшие
осокой и мхом кочки, чахлые березы, ели. Стаи птиц с криком срываются с
места, вспугнутые зверем или человеком.
- Леша, а тебе сколько лет? В твоем возрасте мальчики в древности
знали повадки животных, без промаха бросали копье, принося добычу матери и
сестрам. Костер, такой же, как наш, равноценен был тогда самой жизни.
Остаться без огня означало умереть.
Алеше захотелось, чтобы их сегодняшний костер тоже горел долго и ярко,
и он подбросил в огонь сухие сучья. Пламя вспыхнуло, обдав лицо и руки
жаром. По спине от ночной прохлады пробежали мурашки. В темноте хрустнула
ветка. Вспорхнула ночная птица.
- Олег Николаевич, а мамонты по ночам ходили? - спросил Алеша.
- Вряд ли, дружок, спали, наверное, в укромном месте, как слоны, стоя.
- А древние люди как спали?
- Уж, конечно, не в теплых спальных мешках, в палатках, а прямо на
полу пещеры, на утоптанной глине. Прижмутся друг к дружке, прикроются
шкурами животных. Зимой разводили костер. Когда огонь затухал, разгребали
золу, стелили шкуры и укладывались на теплую землю. Однако кому-то пора
спать, а мы с Александром Филипповичем, пожалуй, и до зорьки протолкуем.
Начаров кивнул. И лицо его, мягко освещенное бликами костра, с
широкими черными бровями, с седым уже, но по-мальчишески задорным чубом
представилось Алеше таким родным, как будто он давно знал этого человека.
- Можно и я с вами? - попросился Алеша, и Олег Николаевич согласился.
Мальчик хотел было просидеть всю ночь у огня на бревнышке, но скоро и
сам не заметил, как очутился на ватнике Начарова, пригрелся и задремал. И
виделись ему дом, мама. Будто они роют картошку в огороде, а он ловко
выхватывает сразу по нескольку кустов и стряхивает клубни в одну груду.
Мама улыбается, довольная, опять они первыми выбрали картошку: "Эх, и
выдумщик ты у меня, сынок". И лицо Начарова снилось ему, веселый Олег
Николаевич, потом какой-то желтый цыпленок, который громко кричал: "Эврика,
эврика!"
Когда мальчуган открыл глаза, то долго не мог понять, где он.
Оглядевшись, увидел у костра профессора и Начарова. Белый туман стоял у них
за спиной, и, протянув руку в сторону от костра, Алеша не увидел кончиков
своих пальцев.
А птицы-то, птицы! Словно собрались к их ночевке со всего света.
Щебечут, заливаются, не переводя дух.
Первый луч едва пробился к земле и упал на желтые сережки львиного
зева, омытые росой. Настраивал свою скрипку кузнечик.
Алеша поежился, встал, расправляя затекшее тело. Такого утра в его
жизни еще не было. Дома он вставал обычно в половине седьмого, торопился в
школу и не предполагал даже, что настоящее утро начинается с этого
оглушительного щебета, с первого смелого луча, пробравшегося на луг через
туман, белый как молоко, с этого праздничного переполоха в честь нового
дня. Почему же у него, Алеши, сегодня так радостно на душе? Ах да! Вчера он
познакомился с Начаровым, человеком, который уже сделал свое важное
открытие. Вот бы и ему, Алешке, так повезло. Открыть бы и ему что-нибудь
нужное, полезное и позвать всех: "Эврика! Смотрите, что я нашел для вас,