"Уильям Фолкнер. Сойди, Моисей" - читать интересную книгу автора

похоронного бюро вытащили из вагона серый с серебром гроб, и понесли его к
катафалку, и вынули оттуда венки и прочие цветочные символы окончательного и
неизбежного предела человеческой жизни, и втолкнули гроб внутрь, и снова
бросили туда цветы, и захлопнули дверцы.
Затем они - мисс Уоршем и старая негритянка в машине Стивенса с нанятым
шофером, а он сам с редактором в редакторской машине - последовали за
катафалком, который от станции свернул к пологому холму и, подвывая, покатил
на первой скорости, довольно быстро, потом почти так же быстро, но с
каким-то елейным, почти епископским мурлыканьем достиг вершины, замедлил ход
на площади, пересек ее, обогнул памятник конфедератам и здание суда, а
торговцы, и клерки, и парикмахеры, и адвокаты, все те, кто давал Стивенсу
доллары и полудоллары, и те, кто не давал, невозмутимо наблюдали из дверей и
верхних окон; свернул на улицу, которая на окраине города перейдет в
сельскую дорогу, ведущую их к цели, удаленной на семнадцать миль, и снова
стал набирать скорость, по-прежнему провожаемый двумя машинами с сидящими в
них четырьмя людьми - белой женщиной с высоко поднятой головой, старухой
негритянкой, профессиональным паладином правосудия, истины и права, доктором
философии Гейдельбергского университета - составная часть похоронной
процессии, по всем правилам сопровождающей катафалк с негром-убийцей,
затравленным волком.
Чем ближе к окраине, тем быстрее мчался катафалк. Вот они проскочили
металлический указатель с надписью "Джефферсон, граница муниципалитета",
мощеная дорога кончилась, перейдя в проселочную, покрытую гравием, которая
пошла на спуск, ведущий к другому пологому холму. Стивенс протянул руку и
выключил зажигание, так что редакторская машина продолжала двигаться уже по
инерции, замедляя ход по мере того, как редактор тормозил, катафалк же и
первая машина оторвались, словно удирая от погони, и легкая сухая пыль, все
лето не знавшая дождя, разлеталась из-под крутящихся колес; скоро они
скрылись из виду. Редактор стал неуклюже разворачивать машину, скрежеща
передачами, давая то передний, то задний ход, пока они не оказались лицом к
городу. С минуту он посидел, не снимая ноги со сцепления.
- Знаете, что она меня спросила сегодня утром на вокзале? - сказал он.
- Не уверен, - ответил Стивенс.
- Она спросила: "А вы в газету про это напишете?"
- Что?
- Вот точно так и я ответил, - продолжал редактор. - А она повторила:
"А вы в газету про это напишете? Я хочу, чтобы все было в газете. Все как
есть". Мне хотелось спросить ее: "Ну а если бы я узнал, как он умер на самом
деле, все равно помещать в газету?" И, клянусь богами, если бы я спросил и
если бы она даже знала то, что мы знаем, она ответила бы "да". Но я не
спросил. Я только сказал: "Вам ведь все равно не прочесть, тетушка". А она
сказала: "Мисс Белл мне покажет, где написано, и я посмотрю. Напишите про
это в газете. Все как есть".
- Ну и ну, - сказал Стивенс. "Да, - думал он, - теперь ей все равно.
Раз так должно было случиться и она не могла этого предотвратить, теперь,
когда все кончено и позади, ее не интересует, как он умер. Она хотела, чтобы
он вернулся домой, но она хотела, чтобы он вернулся домой как положено. Она
хотела, чтобы был этот гроб, и эти цветы, и катафалк, и она хотела проводить
его через весь город в машине".
- Поехали, - сказал он. - Давайте-ка в город. Я уже два дня не сидел за