"Уильям Фолкнер. Сарторис (Роман. 1929)" - читать интересную книгу автораисполинами, что не могли ни очень долго существовать, ни, умерев, бесследно
исчезнуть с планеты, созданной и приспособленной для тварей более ничтожных. Старый Баярд сидел с трубкой в руке. - Зачем же ты принес мне ее через столько лет? - спросил он тогда. - Я хранил ее у себя, сколько мне полковник наказывал, - отвечал старик Фолз. - Богадельня неподходящее место для его вещей, Баярд. А мне ведь уже девяносто четвертый пошел. Некоторое время спустя он собрал свои узелки и отправился восвояси, но старый Баярд все еще продолжал сидеть и, держа в руке трубку, тихонько поглаживал ее большим пальцем. Вскоре Джон Сарторис тоже ушел или, вернее, удалился туда, где умиротворенные покойники созерцают блистательное крушение своих надежд, и тогда старый Баярд встал, положил трубку в карман и взял сигару из ящичка на каминной полке. Когда он чиркнул спичкой, открылась дверь, и человек с зеленым козырьком над глазами вошел в комнату и направился к нему. - Саймон здесь, полковник, - произнес он голосом, лишенным всякого выражения. - Что? - спросил Баярд поверх спички. - Саймон приехал. - А! Хорошо. Человек повернулся и вышел. Старый Баярд бросил спичку в камин, сунул сигару в карман, запер конторку, взял лежавшую на ней черную фетровую шляпу и двинулся вслед за ним из комнаты. Человек с козырьком и кассир работали за барьером. Старый Баярд проследовал через вестибюль, отворил дверь, завешенную зелеными жалюзи, и появился па улице, где Саймон, в полотняном лучах весеннего солнца. На обочине стояла коновязь - старый Баярд, брезгливо отмахивавшийся от технического прогресса, не разрешил ее срыть, -- но Саймон никогда ею не пользовался. До тех пор, покуда дверь не открывалась и из-за опущенных жалюзи с потрескавшейся золотой надписью "Банк закрыт" не появлялся Баярд, Саймон сидел на козлах, держа в левой руке вожжи, а в правой сложенный кнут; посередине его черной физиономии лихо торчала под немыслимым углом неизменная и явно несгораемая сигара, и он монотонно вел бесконечный любовный разговор с начищенной до блеска упряжкой. Саймон баловал лошадей. Перед Сарторисами он преклонялся, он питал к ним теплую, покровительственную нежность, но лошадей он любил, и, попав к нему в руки, самая жалкая заезженная кляча расцветала и делалась красивой, как окруженная поклонением женщина, и капризной, как опереточная дива. Старый Баярд затворил за собою дверь и пошел к коляске, держась неестественно прямо - один местный житель однажды заметил, что, случись Баярду споткнуться, он так столбом и рухнет. Несколько прохожих и два или три торговца, стоявшие в дверях соседних лавок, приветствовали его с выспренним подобострастием. Но даже и теперь Саймон не слез с козел. С присущей его расе склонностью к театральным эффектам он подтянулся, расправил измятые складки пыльника, каким-то способом сообщил лошадям о наступлении кульминационного момента драмы, так что они тоже подобрались, вскинули головы, и по их лоснящимся бокам пробежала дрожь, а когда он кнутовищем прикоснулся к шляпе, на его морщинистой черной физиономии изобразилось неописуемое |
|
|