"Уильям Фолкнер. Уош" - читать интересную книгу автора

Негритянка-повитуха соскочила в бурьян и прыснула прочь, словно коза.
Сатпен еще раз хлестнул Уоша поперек лица и сшиб его на колени. Когда Уош
поднялся на ноги и опять пошел на него, в руке у него была коса, которую
он одолжил у Сатпена три месяца назад и которая Сатпену больше уже никогда
не понадобится.
Заслышав его шаги в доме, внучка пошевелилась на топчане и хмурым
голосом окликнула его.
- Что это было? - спросила она.
- Ты о чем, голубка?
- Да шум какой-то у крыльца.
- Это ничего, пустяки, - ласково сказал он. Он опустился на колени и
неловкой ладонью пощупал ее пылающий лоб. - Ты, может, хочешь чего?
- Воды хочу глоток, - ответила она жалобно. - Уж сколько тут лежу, пить
хочу, да никому до меня дела нет.
- Сейчас, сейчас, а как же, - сказал он примирительно, тяжело встал с
колен, зачерпнул в ковш воды и, приподняв ей голову, дал напиться. Потом
уложил ее обратно и увидел, как она с каменным лицом повернулась к
младенцу. Но в следующее мгновение оказалось, что она беззвучно плачет.
"Ну, ну, не надо, - сказал он. - С чего это ты? Старая Дайси говорит,
девочка хорошая. Все уже прошло. Теперь и плакать нечего".
Она продолжала плакать, беззвучно, обиженно, и он снова встал над ее
постелью, растерянно думая, как думал когда-то над вот так же
распростертой женой, а потом дочерью: "Женщины. Не поймешь их. Кажется,
как хотят детей, а родят, и потом плачут. Не пойму я их. И ни один мужчина
их не поймет". Он тихо отошел, придвинул к окну стул и сел.
Все то долгое солнечное утро до самого полудня он сидел у окна и ждал.
Время от времени он поднимался и на цыпочках подходил к топчану. Но внучка
его теперь спала все с тем же хмурым выражением обиды на неподвижном,
усталом лице, и младенец покоился в сгибе ее руки. Он опять возвращался к
окну, садился и продолжал ждать, недоумевая, почему они так медлят, пока
не вспомнил, что сегодня воскресенье. Перевалило за полдень, а он все так
же сидел у окна, когда из-за угла дома вышел белый мальчик-подросток,
сдавленно вскрикнул, наткнувшись на тело, мгновение, как зачарованный,
смотрел в окно на Уоша, потом повернулся и стремглав бросился наутек. И
тогда Уош встал и снова на цыпочках подошел к топчану.
Внучка не спала, разбуженная, быть может, сама того не зная, вскриком
мальчишки. "Милли, - сказал он, - ты наверно есть хочешь?" Она не
ответила, только отвернула лицо к стене. Он развел огонь в очаге и
приготовил еду: солонину и черствые кукурузные лепешки; он все это привез
накануне: в невыполосканный кофейник плеснул воды и вскипятил. Но она
отказалась от поднесенной пищи, и тогда он поел сам, не спеша, и, не убрав
со стола, снова подсел к окну.
Теперь он словно чувствовал, слышал, как собираются люди, на лошадях, с
ружьями и собаками, - люди, движимые любопытством и жаждущие мести; люди
одного круга с Сатпеном, которые сиживали за его столом, когда самому Уошу
еще предстояло преодолеть расстояние, отделяющее беседку от хозяйского
дома; которые тоже показывали малым сим пример доблести в сражениях и,
может быть, тоже имели от генералов письменные свидетельства о безупречной
храбрости; которые в прежние времена тоже гордо и надменно скакали на
кровных конях по своим широким плантациям и были такими же символами