"Уильям Фолкнер. Уош" - читать интересную книгу автора

голову, что ведь Сатпен-то старик, в одних годах с ним. "Девочку родил,
а?" - сказал он себе все так же с изумлением; а потом по-детски восхищенно
подумал: "Надо же, дожил. Вот черт! Ведь я теперь прадедушка!"
Он вошел в дом. Он ступал неуклюже, на цыпочках, словно не жил здесь
больше, словно младенец, только что издавший свой первый крик при свете
зачинающегося дня, вытеснил его отсюда, хотя был и его плотью и кровью. Но
там, на топчане, он ничего не увидел, кроме смутно белеющего
обескровленного лица внучки. Негритянка, сидевшая на корточках у очага,
негромко сказала: "Пошли бы сказали ему. Уж рассвело".
Но идти не понадобилось. Он только успел обогнуть крыльцо, где стояла
прислоненная коса, которую он одолжил три месяца назад, чтобы выкосить
бурьян перед домом, и в это время подъехал Сатпен на старом жеребце. Он не
удивился, откуда Сатпен мог узнать. Он посчитал, что именно это, а не что
другое, подняло его в такую рань воскресным утром, и стоял, смотрел, как
Сатпен слезает с коня, потом принял у него из рук поводья, а у самого лицо
было почти идиотским от нечаянного усталого торжества.
- Девочка, полковник! - бормотал он. - Провалиться мне, ведь вы же в
одних годах со мной... - Но Сатпен прошел мимо и скрылся в доме. Он
остался стоять, где стоял, и слышал, как Сатпен прошагал по ветхим
половицам к топчану. Он слышал слова Сатпена, и что-то замерло в нем, а
потом медлительно возобновило свой ход.
Солнце уже взошло, скорое солнце южных широт, и ему показалось, будто
он стоит под чужими небесами на чужой земле и все вокруг знакомо лишь так,
как бывает знакомо во сне, когда тому, кто никогда не забирался на высоту,
снится, что он падает вниз. "Не мог я ничего такого слышать, - думал он
спокойно. - Послышалось, и все". И однако голос, знакомый голос,
произнесший те слова, продолжал говорить, он рассказывал теперь повитухе о
родившемся в то утро жеребенке. "Так вот из-за чего он встал спозаранку, -
подумал Уош. - Из-за этого. А вовсе не из-за меня и плоти и крови моей.
Или даже своей. Вот что подняло его с постели".
Сатпен вышел. Он спустился с крыльца и зашагал через бурьян с той
грузной целеустремленностью, что пришла на смену стремительности его
молодых лет. В глаза Уошу он до сих пор не взглянул. На ходу он сказал:
"Дайси с ней побудет и сделает, что нужно. А ты бы лучше... - он все-таки
заметил стоящего перед ним Уоша и остановился. - Что такое?"
- Вы сказали... - голос Уоша на его собственный слух звучал плоско,
по-утиному, словно у глухого. - Вы сказали, что, если б она была кобылой,
вы бы поставили ее в хорошее стойло у себя на конюшне.
- Ну и что? - глаза Сатпена расширились и тут же сузились, точно два
поднятых сжавшихся кулака; Уош, горбясь, на подогнутых ногах шел ему
навстречу. Изумление на минуту сковало Сатпена - за двадцать лет у него на
виду этот человек пальцем не шевельнул иначе чем по команде, послушный его
воле, как черный жеребец у него под седлом. Глаза его снова сузились и
расширились; он не двинулся с места, только словно вдруг вскинулся на
дыбы. "Назад, - резко скомандовал он. - Не подходи!"
- Я подойду, полковник, - ответил Уош все тем же тихим, плоским, почти
ласковым голосом, делая шаг вперед.
Сатпен поднял руку, держащую хлыст; из-за покосившейся двери
негритянка-повитуха осторожно высунула свое черное лицо престарелого
гнома. "Назад, Уош", - раздельно произнес Сатпен. Потом он ударил.