"Уильям Фолкнер. Красные листья" - читать интересную книгу автора

болотам, по колючим зарослям. - Он еще что-то говорил, но оба индейца уже
прошли дальше.
То, что когда-то было салоном, теперь представляло собой постепенно
разваливающуюся, гнилую коробку; обшивка из красного дерева исчезла под
слоем плесени, и лишь кое-где проступала еще золоченая резьба, образуя
странные узоры, словно кабалистические знаки, полные таинственного
значения; выбитые окна зияли, как пустые глазницы. Здесь стояло несколько
мешков с семенами или зерном и передок ландо - оглобля, колеса и передняя
ось, над которой изящным изгибом поднимались две рессоры. В углу была
клетка из ивовых прутьев, в ней бесшумно и неустанно бегал взад и вперед
лисенок. Три тощих бойцовых петуха копались в пыли; весь пол был усыпан их
сухим пометом.
Индейцы прошли сквозь дыру в кирпичной стене и очутились в большом
помещении, сложенном из потрескавшихся бревен. Тут стоял задок ландо и
валялся на боку его кузов; окошко было заделано решеткой из ивовых
прутьев, и сквозь нее просовывались головы еще нескольких бойцовых
петушков - неподвижные, круглые, как бусины, сердитые глаза и рваные
гребешки. В углу стояли прислоненные к стене первобытный плуг и два
самодельных весла. К потолку на четырех ремнях из оленьей кожи была
подвешена золоченая кровать, которую Иссетиббеха привез из Парижа. На ней
уже не было ни пружин, ни матраца; пустая рама была аккуратно затянута
крест-накрест сеткой из кожаных ремней.
Иссетиббеха пытался заставить свою молодую жену, последнюю по счету,
спать в этой кровати. Сам он был склонен к одышке и проводил ночь полусидя
в своем раскладном кресле. Вечером он удостоверялся, что жена легла в
кровать, и потом долго сидел в темноте, притворяясь спящим - он спал всего
три-четыре часа за ночь, - и слушал, как она с бесконечными
предосторожностями вылезает из золоченой, затянутой ремнями кровати и
укладывается на полу на стеганом одеяле, - слушал и тихонько смеялся.
Перед рассветом она так же бесшумно перебиралась обратно на кровать и в
свою очередь притворялась спящей, а рядом в темноте сидел Иссетиббеха,
слушал и беззвучно смеялся.
В углу комнаты торчало два шеста, и к ним были прикручены ремнями
жирандоли; тут же в углу лежал десятигаллоновый бочонок виски. Еще в
комнате был глиняный очаг, а напротив очага раскладное кресло; в нем сидел
сейчас Мокетуббе. При небольшом росте - в пять футов и один дюйм - он
весил добрых двести пятьдесят фунтов. Он был одет в черный суконный
сюртук, но рубашки не было, и его круглый и гладкий, как медный шар, живот
выпирал над пояском полотняных кальсон. На ногах у него были туфли с
красными каблуками. За его креслом стоял мальчик-подросток и обмахивал его
опахалом из бахромчатой бумаги. Мокетуббе сидел неподвижно, закрыв глаза и
положив на колена свои жирные, похожие на ласты руки. Его широкое желтое
лицо с плоскими ноздрями было как маска - загадочная, трагическая,
равнодушная. Он не открыл глаз, когда вошли Черника и Три Корзины.
- Он с самого рассвета их надел? - спросил Три Корзины.
- Да, с рассвета, - ответил мальчик. Движение опахала не прекращалось
ни на минуту. - Сами видите.
- Да, - сказал Три Корзины. - Мы видим.
Мокетуббе не шевельнулся. Он сидел, как изваяние, как малайское
божество в сюртуке и кальсонах, с голой грудью, обутое в вульгарные туфли