"Наум Давидович Фогель. Гипнотрон профессора Браилова (научно-фантастическая повесть) " - читать интересную книгу автора

- Антон Романович? Это кто же такой?
- Кудесник в своем деле. Я ему жалуюсь, говорю: сон у меня плохой. Уже
нарочно сижу вечерами поздно, читаю, все равно - ляжешь в постель, а она
нет, хоть плачь. Под утро, наконец, заснешь, да какой это сон? Одно
название. И спишь и не спишь. Утром голова как ватой набита.
- Ну, что касается сна, то здесь мы вам, товарищ Левин, поможем, -
сказал профессор. Он усадил меня в кресло, очень удобное такое, точь-в-точь,
как в первоклассной парикмахерской у нас в городе. Какой-то аппарат
пододвинул, щелкнул выключателем и ушел. Я сижу, волнуюсь немного, я этих
аппаратов побаиваюсь вообще. Сижу, прислушиваюсь к себе и вдруг чувствую -
цепенею будто. И так мне легко стало: не заметил, как уснул. Потом
просыпаюсь. Знаете, сколько я спал? Два часа. В голове ясность, как тридцать
лет тому назад. Еще мне профессор и лекарства прописал. Ах, какое лекарство!
Спишь после него как убитый. А утром такая бодрость - петь хочется. В
следующий четверг должны мне повторить процедуру с аппаратом. Теперь вы
понимаете, что институт Браилова я вам уступить не могу? Жду не дождусь
четверга, чтобы опять в это замечательное кресло сесть.
Однако, в следующий четверг Яков Семенович в институт не пошел.
Накануне вечером, переходя улицу, он попал под автомашину. Шофер скрылся, а
подоспевший милиционер не счел нужным вызывать карету скорой помощи - смерть
наступила мгновенно.
Обслуживание институтов перешло к Алеутову. Он брался за ремонт
сложнейших аппаратов. Работы выполнял безукоризненно и точно в срок.
Работники научных лабораторий часто прибегали к его помощи, советовались с
ним.
Казарин быстро сдружился с Алеутовым, считая его толковым человеком.
Было около двенадцати, когда Казарин с фотоприставкой под мышкой вошел
в мастерскую.
- О, Мирон Григорьевич! - поднялся навстречу ему Алеутов. - Какая беда
вас к нам привела? Заходите в мою келью, милости прошу. - И он широко
распахнул перед Казариным дверь своей кабины.
Мирон Григорьевич рассказал ему о фотофиксаторе. Алеутов освободил стол
от деталей какого-то механизма и взялся за фотофиксатор.
- Посидите, пожалуйста. Мирон Григорьевич, сейчас гляну, в чем дело. -
И он вооружился лупой. - Заедает, стало быть, - бормотал Алеутов. - А мы
сейчас узнаем, с чего это он вдруг отказал. А, вот оно что! Пустяковина,
оказывается. Редуктор отошел. А мы его подтянем. - Не глядя, он протянул
руку к ящику с инструментом, положил отвертку и взял более тонкую. - Мы его
сейчас, такого-сякого, поставим на место, чтобы не баловал больше. Вот и
все, пожалуй. Он ловким движением наложил крышку, быстро закрепил ее и,
передавая аппарат Казарину, спросил:
- Чего же это вы, Мирон Григорьевич, вчера его не показали мне, когда я
был у вас? Работы на две минуты, а вы утруждали себя.
- Он только этой ночью закапризничал, - ответил Казарин.
- Вид у вас усталый. Опять ночью работали?
- Один из генераторов зашалил у нас. Пустяковая неполадка, понимаете:
контакт на клемме у конденсатора оказался никудышний, а в результате чуть
больной не пострадал. Вот и провозились с Антоном Романовичем почти до утра.
- Это какой же аппарат? - спросил Алеутов. - Уж не тот ли, что вчера
днем регулировали?