"Ян Флеминг. Живи, пусть умирают другие (другой перевод)" - читать интересную книгу автора

Очень медленно скользят взад и вперед танцоры, при каждом шаге их
подбородки дергаются вперед, а сцепленные руки вскидываются вверх, они
непрерывно трясут плечами. Глаза их полуприкрыты, а изо ртов вырываются
снова и снова одни и те же непонятные слова - короткая строка монотонного
песнопения, каждый раз произносимая на пол-октавы ниже. Когда меняется
ритм барабанов, они выпрямляются и, вскидывая вверх руки, закатив глаза,
начинают кружиться и кружиться...
Там, где кончается толпа, мы увидели малюсенький домик, немногим больше
собачьей конуры: "Приют зомби". При свете факела различили внутри черный
крест, какие-то лоскуты ткани, цепи, кандалы и плети: аксессуары,
используемые в церемонии Геде, которую гаитянские этнологи возводят к
обряду омоложения Озириса, описанному в Книге мертвых. Посреди горящего
перед ним костра было воткнуто что-то вроде сабли и пара огромных щипцов,
нижние концы их раскалились уже докрасна. "Огонь Маринетты", богини,
являющейся злым воплощением доброй и любящей Госпожи Эрзули Фреды Даомин,
богини любви. Позади костра, зажатый тяжелыми каменными глыбами,
возвышался огромный черный деревянный крест. У его основания белой краской
был нарисован лик смерти, а на перекладинах натянуты рукава древнего
погребального наряда. Здесь же висел разбитый шлем, в дыре которого
торчала вершина креста. Этот тотем, обязательная принадлежность каждого
двора, вовсе не является пародией на святая святых христианского
вероучения. Он олицетворяет Бога погребений и Командующего легионами
мертвых Барона Субботу. Барон всевластен над всем, что находится по ту
сторону могилы. Это и Цербер, и Харон, а также Аякс, Радамант и
Плутон-Барабаны сменили ритм, и на площадку в центр танцующих вышел унган
с сосудом, наполненным какой-то пылающей жидкостью: из сосуда то и дело
вырывались синие и желтые огненные языки. Огибая в танце костер, он
совершил три огненных возлияния и шаги его стали путаться. Затем,
дернувшись назад и впадая в то же исступленное состояние, что и другие
танцоры, он выплеснул на землю все пылающее содержимое сосуда. Участвующие
в ритуале подхватили его, кружащегося в танце, сняли с него сандалии и
закатали брюки, а когда с головы его упал платок, стало видно, что это
молодой человек с густой шевелюрой. Все встали на колени, загребая
огнедышащую грязь ладонями и обмазывая ею руки, плечи и лица. Затем
торжественно пробил колокол унганов, и в кругу остался один молодой жрец,
танцующий вокруг крестного столба, натыкающийся на него, бессильно
падающий ниц посреди ритуальных барабанов. Глаза его были закрыты, лоб
наморщен, нижняя челюсть отвисла. Наконец, словно сбитый с ног ударом
невидимого кулака, он рухнул на землю и так лежал с откинутой назад
головой, с перекошенным в невыносимой муке ртом, пока хрящи на шее и
плечах у него не проступили словно корни. За своей тощей спиной он
обхватил пальцами одной руки предплечье другой, будто хотел сломать себе
руку, и все его тело, с которого пот катил градом, задрожало и
задергалось, как дергается иногда во сне собака. Теперь виднелись лишь
белки его глаз, хотя глазницы были отверсты, зрачки закатились под веки.
На губах появилась пена. Медленно пританцовывая и угрожающе размахивая
подобием сабли, жрец унганов стал удаляться от костра, вновь и вновь
потрясая в воздухе оружием, подбрасывая его и ловя за рукоять. Несколько
минут спустя он держал саблю за тупой край клинка. Молодой человек,
медленно танцующий ему навстречу, протянул руку и ухватился за рукоять.