"Ф.Скотт Фицджеральд. Осторожно! Стекло!" - читать интересную книгу автора

(У меня такое чувство, что я забрался на кафедру и поглядываю на часы,
чтобы вовремя закончить свою лекцию...)
Ну так вот, когда для меня наступил этот период молчания, я оказался
принужден к тому, на что никто не идет добровольно, - принужден думать.
Ох, до чего это оказалось трудно! Я словно ворочал гигантские сундуки с
неведомым содержимым. Выдохшись, я устроил себе перерыв и тут впервые
задал самому себе вопрос: а думал ли я раньше? И потребовалось немало
времени, чтобы я пришел к тем выводам, которые сейчас перечислю:
1) что думал я очень редко, если не считать чисто профессиональных
вопросов. Что касается интеллекта, то им для меня двадцать лет служил
другой человек. Это был Эдмунд Уилсон;
2) что еще один человек был для меня образцом "правильной жизни", хотя
я видел его только раз за все десятилетие и с тех пор его, вполне
возможно, успели повесить. Этот человек работает в фирме мехов на
Северо-Западе; упоминание имени ему было бы неприятно. Попадая в разные
переплеты, я старался представить себе, как он оценил бы ту или иную
ситуацию и как поступил бы;
3) что еще один из моих современников воплощал для меня образец
художника; правда, его стилю, который так и тянуло имитировать, я не
подражал, потому что мои стиль, какой ни на есть, сложился еще до того,
как он начал печататься, однако в трудные минуты меня неодолимо влекло к
этому человеку;
4) что был также человек, распоряжавшийся моими отношениями с другими
людьми, когда такие отношения складывались хорошо; он указывал мне, как
поступить и что сказать. И как сделать, чтобы хоть ненадолго людям стало
легче, - не то что миссис Пост с ее теориями, основанными на вульгарности,
возведенной в систему, и повергающими всех в тягостное смущение. Слушая
ее, мне всегда хотелось сбежать и напиться; этот же человек знал, что к
чему, хорошо изучил правила игры, и его советы я уважал;
5) что политических взглядов все эти десять лет у меня, в сущности, не
было, а если в своих произведениях я касался политики, то с единственной
целью - внести в них элемент иронии. Когда же я снова начал интересоваться
общественной системой, в которой мне надлежало жить и работать, объяснил
мне ее человек куда моложе меня, объяснил увлеченно и нетрафаретно.
Так что никакого "я" у меня больше не было и уважать себя мне было не
за что, разве что за безграничную работоспособность, но теперь я лишился и
ее. Странно было стать никем, уподобиться ребенку, которого оставили
одного в просторном доме - делай все, что хочешь, а делать-то не хочется
ничего...

Март 1936